— Говори, — пфальцграф все же позволил капитану сказать.
О чем вскоре пожалел.
— Раз уж Лебиус этот… раз он такой… — Ганс покосился на одноглазого ворона, снова поднял глаза на пфальцграфа, затем отвел взгляд в сторону, — раз настолько… раз на такое способен… раз уже сейчас…
Арбалетчик крутил головой в поисках поддержки.
— Ну?! — грозно выдохнул Дипольд.
— Так, может быть, нам лучше…
— Что?! — голос пфальцграфа начинал дрожать. — Лучше — что?!
Стрелок набрал в грудь побольше воздуха и — как в прорубь ледяную, с головой. Затараторил — быстро-быстро:
— Не пора ли возвращаться, ваша светлость?.. Покуда мы еще не переступили границ Верхней Марки… Чтоб потом — с батюшкой вашим вместе… Чтоб наверняка уже… А то ведь супротив эдакого колдовства… Сами-то со змеиным графом и магиером его можем не совладать… И напрасно только… только… только…
Говоривший вконец сбился, смешался, растерялся. Замолчал. Недоговоренная фраза палаческим топором повисла в напряженной тишине. Над шеей арбалетчика повисла. Огромный шатер, наполненный вооруженными людьми, будто вымер враз. Не стало слышно даже дыхания. И — ни скрипа лавок, ни звяканья доспехов.
Благородные остландские рыцари ждали, как завершит свою сумбурную речь капитан нидербургских стрелков, чья меткая стрела уже оказала им всем неоценимую услугу. Раскрыв глаза… Показав глаз… Человеческий глаз оберландского ворона.
И как ответит арбалетчику гейнский пфальцграф — ждали тоже. И как решится участь смельчака. Ибо сейчас, в присутствии одержимого войной Дипольда Славного, трусость и смелость каким-то непостижимым образом смешивались и подменяли друг друга. Говорить и даже намекать Дипольду об отступлении было непозволительно и малодушно. И в то же время отчаянно смело.
Дипольд тоже ждал. Глаза пфальцграфа опасно сузились. Губы побледнели. Левая щека нервно подергивалась.
— И себя ведь погубите, и людей зря положите, ваша светлость, — с тоской, но с какой-то особенной, твердой, обреченной тоской закончил Ганс, понимая, вероятно, что его словам уже не внемлют и его самого едва ли выпустят теперь из шатра. — А люди-то — они жить хотят. Зачем же их… так… на верную смерть?
— Кто еще хочет повернуть назад? — тяжелым взглядом (крепостной блок, павший сверху и впечатывающий в землю, а не взгляд!) Дипольд обвел присутствующих. — Кого еще напугал магиерский ворон? Кому жизнь в позоре милее победы или славной смерти?
И без того беззвучная тишина вовсе сделалась глухой и густой. Как утренний туман в стылую осеннюю пору. Как вязкий холодный кисель.
