В другой раз после работы мы с Вадькой вышли за ворота станции и стали пялиться на девчонок из соседней общаги. К нам подошел Очкарик и вдруг молодцевато, словно сбросил десяток лет и находится в расцвете сил, разоткровенничался:
— Когда я был вроде вас, тоже на девиц засматривался. А то и давал «левака». Всего изведал… Бывало, сидишь так дома — все путем: комната чистая, жена в кресле вяжет. Лежу себе, понимаете, читаю книжку, вдруг вижу: дружок с девицами гуляет, и сразу, верите, комната кажется тесной, и жена злодейкой, и книжка неинтересной. Дашь тягу, домой вернешься как побитый пес. «Эх, — думаешь, — дома-то как здорово!» А раз, понимаете, влип. Вернулся, жена начала скандалить. Целый год скандалила. Долго я грозился уйти — все не мог решиться, но ведь я — железный человек. Шутить не люблю… Раз пошел за сигаретами и не вернулся. Клянусь. Завел себе новую деваху. Слышал, и она кого-то на стороне подцепила, понимаете. Строгача, конечно, словил по партийной линии… Ну вот, сошлись мы через три года да ревновать к этим годам стали, понимаете? В общем, я всю жизнь делал ошибки: женился не на той, по ошибке стал слесарем… Ну ладно, хватит горло драть. Разбежались по домам, а завтра всем как штык, не опаздывать. Вы ж меня знаете, я в этих делах не шучу.
Жена Очкарика частенько его пилила:
— Чем шляться по стадионам после работы, занялся бы делом, выхлопотал участок. Сколько лет уже обещаешь построить дачу. Хотя бы времянку какую поставил. Член профкома и без участка, где это видано?
А Очкарик все подкручивал гайки, напевал.
— Они жить не могут друг без друга, — говорил Вадька.
Ну, а наш начальник Петр Иванович был мужик что надо — сверкающий вставными зубами, массивный верзила с прямой спиной, туша килограммов под сто. Лицо хитрое, глаза выпученные, не глаза, а линзы: все видел, все знал. А сачок — таких поискать.
Как-то всю нашу станцию послали на картошку в совхоз. Только явились, Петр Иванович сразу в район к первому секретарю:
— Дело пустяковое — надо три машины!
Выделили. В первое утро, не вставая с постели, он дал команду:
— Вы выезжайте на двух машинах. У меня что-то живот болит!
И на другой день болит, и на третий. Я чувствую, он темнит, и как-то утром брякнул:
— И у меня болит.
Он лежит демонстративно, с великой печалью, и я лежу. Все уехали, он метнул взгляд в окно, подмигнул мне:
— Ну как, прошел?
— А у вас?
— Давно. Давай вставай. Здорово ты меня с животом раскусил. На-ка пропусти пятьдесят грамм для согрева, восстанови пульс, да и деру отсюда… Никому не нужно здесь наше присутствие, толку от нас немного. Прикинь, а?!
