Пудалов рисовал откровенно плохо (года три обещал сделать «взрывное», но так ничего и не сделал), зато он писал короткие мощные рассказы с внутренней сюжетной тягой, и невероятно бережно относился к словам — рассказы выглядели стихотворениями в прозе. Я догадывался, подобная отжатая проза — кропотливый труд, не романы-кирпичи, где бывают целые страницы воды. Кто-то удачно сказал, что его плотные, насыщенные рассказы можно резать по кускам и разбавлять вином — все равно их будет интересно читать. Такой у Пудалова был уровень письма!
Повзрослев и набравшись опыта, я уже более взвешенно взглянул на опыты Пудалова и понял — его стихи некие слепки с французских поэтов, но в то время был уверен, что он в смысле таланта держит пальму первенства среди посетителей «клуба» — огромную пальму держит крепко и не сгибается под ее тяжестью. Всегда гладко выбритый, в отутюженном костюме, он вообще для меня, неприкаянного босяка, являл собой образец выдержки и достоинства.
Иногда я оставался ночевать у Пудалова. Мы спали на полу (кровати родители вывезли на дачу; сыну оставили раскладушку, но она сломалась); спали на матрацах, среди мышей и тараканов, и перед сном подолгу беседовали, планировали будущее, и «молчальник» Пудалов заговаривал меня начисто — планы у него были грандиозные (ни много ни мало — стать лауреатом Нобелевской премии), не чета моим — пиратским, и прочим, совсем уже низменным — заиметь комнату, купить костюм, полуботинки. Рядом с Пудаловым я особенно стыдился своих небольших способностей.
Мы встретились спустя много лет: я ехал на «Запорожце» и вдруг увидел его среди грузчиков продовольственного магазина — они разгружали какие-то ящики. У Пудалова было зеленое небритое лицо, на костюме пестрели заплаты, он был похож на опустившегося клоуна — я не хотел верить своим глазам. Мы обнялись, отошли в сторону, закурили.
— …Какая литература! — с горестным вздохом прохрипел Пудалов на мой вопрос «пишет ли?». — Кому нужны мои философские рассказы?! Ты же видишь, что издают. Что полный чемодан тяжелее пустого… Я изначально встал на гибельный путь и проиграл… А у тебя, вижу, везуха, — он кивнул на мой старый драндулет.
— Какой там! Но книги иллюстрирую. Изредка кое-что выходит. А машину одолжил у соседа, — соврал я, чтобы несколько сгладить дистанцию между нами.
— Не отчаивайся, не теряй надежды, все не так уж кошмарно, — банально подбодрил я старого приятеля на прощание и, догадываясь, что главное для сломленных людей — почувствовать, что они нужны кому-то, оставил свой адрес: — Приезжай, всегда буду рад пообщаться с тобой.
