Замполит не понял моих слов, но согласно кивнул.
— Будет! Но учти, я в цейкноте.
Когда я изучил на картинах мастеров складки одежды, локоны, тени, замполит принес фото жены в купальнике и лет на десять моложе.
— Вот, — сказал. — Напиши это… райские кущи, ручей, а она чтоб была русалкой… Хвост по бедра в воде. И груди сделай побольше.
— Куда уж больше? — опрометчиво бросил я.
— Сделай, сделай! — нахмурился замполит. — Так надо.
Над портретом я работал долго; изобразил Багиру томной русалкой, которая лениво, и потому особенно зажигательно, потягивалась в воде. Она нежилась в чистом, прозрачном ручье, среди изысканных душистых трав вперемешку с цветами. Это была филигранная работа и по отзывам лейтенантов, которые заходили в мастерскую ежедневно и ахали, причмокивали, перемигивались, в ней я достиг божественной высоты и глубины одновременно.
Сам замполит не приходил, но при встрече возбужденно спрашивал:
— Как, скоро сделаешь?
Закончив портрет, я почувствовал себя вдрызг измочаленным; принес ключи от мастерской замполиту и сказал:
— Идите, забирайте. А я цейктноте — спешу в казарму, ждать звонка командира. День рождения жены его брата. Надо писать ее портрет.
Какой-то сигнал вроде нового заказа был, но очень туманный сигнал, как собственно и тот день — весенний, дождливый, туманный. И туман почему-то был плотный, ядовито-желтый. Впрочем, может мне это казалось — я слишком устал, и хотел отбрыкаться от лишних вопросов замполита.
По пути в казарму, я встретил сержанта Подцветова. Он обнял меня ручищами-рычагами.
— Пойдем-ка ко мне в каптерку. Я твой должник за портрет акварелью. Ты неплохо меня изобразил, но надо было со штангой или гирей, чтоб чувствовалась моя душа. Ты как относишься к гиревому спорту?
С Подцветовым мы раздавили бутылку самогона и легли спать, и мгновенно отключились — известное дело, под монотонный шум дождя особенно крепко спится… Нас разбудил дикий грохот в дверь.
— Тыква! — вскочил Подцветов. — Сейчас, ненормальный, устроит погром!
Я тоже вскочил, предчувствуя какую-то расправу.
— Что ты наделал?! — взревел замполит, распахнув дверь и уставившись на меня. — Что ты наделал?!
— Что? — еле выдохнул я.
— Что ты сделал со мной?! Цейкнот! — он уронил голову. — Я второй раз в жену… влюбился! — он круто развернулся и, хлопнув дверью, выбежал из каптерки.
— Бредятина! — закатил глаза Подцветов, а я почему-то подумал: «Сегодня замполит устроит варфоломеевскую ночь всей части». Потом представил, как он, пока его жена спит, оборудует угол в комнате: поставит вокруг портрета какие-нибудь кудлатые цветы в горшках и, затаившись, будет ждать пробуждения своей гигантской благоверной; как она с первыми лучами солнца (дождь уже стих и туман рассеялся) лениво взглянет на портрет… — что будет дальше представить не успел, так как снова отключился.
