— Война войной, а молодость проходит, — цинично, без всякого смущения говорила Катя на кухне. — Я вообще в любовь не верю. Жизнь-то проще. У нас с муженьком и не было никакой любви. Так… сожительствовали… Он там небось уже какую кралю завел, связисточку или сестричку милосердия. У них ведь там не только бои, есть и передых.
— И как она может так рассуждать, — возмущалась Ольга. — Она в любовь не верит. Во что же тогда верить?!
— Катька просто дура! — резко говорила Тоня. — У нее ни стыда, ни совести нет. Все строит из себя кого-то. Считает, что у нас все бабье, а у нее бабочка. Тоже мне целлулоидная красотка!
С наступлением зимы, после «специального разрешения» коменданта, «буржуйки» из кухни перенесли в комнаты, а трубы выставили в форточки и общежитие окутала дымовая завеса. Для печурок по всей окрестности собирали щепки, ветки; на поиски топлива отправлялись целыми семьями, и случалось некоторым везло — находили куски торфа и угля. Готовили на печурках в основном баланды из всего, что можно было достать — «супы-фантазии», как их называла Ольга.
На продуктовые карточки выдавали хлеб и перловку; суточная норма была ничтожно мала и все обитатели общежития, кроме Кати, сильно похудели. Но то суровое время сплачивало людей: в общежитии жили по-родственному, всем делились друг с другом: обувью, одеждой, вареной картошкой, сухарями, и что особенно дорого и примечательно — радовались, что могут поделиться.
В свободные от работы вечера женщины собирались у Ольги, «коротали время за чаем у огонька» — совсем как когда-то на Правде. Каждая женщина приносила полено или обрезок доски — поддерживать огонь в печурке. Чай заваривали горелой коркой хлеба и растворяли в нем сахарин.
— Мы, девчата, все выдержим, — говорила Ольга. — Конечно, кое-кто и сейчас живет неплохо. Некоторые пользуются бедственным положением людей, за бесценок скупают одежду, вещи. Ну да ничего, после войны разберемся с этими зажиточными… Представляете, у нас на хлебозаводе у одной женщины живет кот. Так он таскает колбасу у зажиточных соседей и приносит хозяйке, — Ольга пыталась шутить, прекрасно понимая, что шутки снимают напряжение, отвлекают от мрачных мыслей.
— Мы все выдержим, — уверенно повторяла она. — Ведь мы, русские женщины, двужильные…
Анатолий с работы шел медленно, устало, по дороге отыскивал в снегу какие-нибудь обледенелые палки для «буржуйки». Входил в комнату, протирал запотевшие очки, снимал старое демисезонное пальто, калоши, пиджак с тонко очиненными карандашами в верхнем кармане и дюралевыми обрезками в боковых. Обрезки собирал на заводской свалке — из них они с сыном делали электроплитки. После ужина сын крутил дрель с зажатым в головке железным прутом, Анатолий направлял проволоку — делал спираль. Потом Анатолий нарезал из дюрали полосы, загибал их на болванке, сын сверлил дырки. Все части склепывали — получался каркас плитки. В воскресенье приходили на барахолку, покупали изоляторы, прилаживали их к каркасу и готовое изделие отдавали спекулянтам. За неделю делали две плитки.
