Обычно дед, как патриарх, восседал в углу на высоком табурете — он вообще любил сидеть повыше, возможно для того, чтобы подчеркнуть свое старшинство и чтобы его приятели не забывали, кто возглавляет их сообщество. Но, скорее всего, угол был просто его любимым местом, как есть такое место у каждого хозяина. К тому же, ощущая за спиной стену, почему-то чувствуешь себя уверенней.
В начале собрания старики говорили о прошедшей войне, поминали погибших, затем распекали бесхозяйственность в нашем городе (что было сущей правдой — взять хотя бы цепной мост, который так и не построили), потом переключались на политику: сперва осторожно — на уровне местных властей, но постепенно, входя в раж, поднимались выше и громили областное начальство; случалось, доставалось и правительству, но об «отце всех народов» непременно говорили с глубочайшим почтением.
Под конец встречи старики чесали языками об одном и том же — о профессиях. Здесь решающее слово принадлежало деду. Обычно, прослушав с усмешкой два-три выступления, дед поднимал руку и, дождавшись тишины, начинал рассказывать о своей профессии водопроводчика.
— Водопроводчики народ особый, — обращался он к присутствующим. — У них перед глазами жизнь как на ладони… даже у кого что на ужин знают, — далее дед выводил обобщение: — Этот жизненный опыт позволяет нам трезво судить обо всем…
После этого дед делал паузу, которая, как ему казалось, была значительнее всяких слов. За это время собравшиеся могли осмыслить сказанное, а он набить трубку табаком. Закурив, дед делал небольшой экскурс в историю водопроводного дела. Затем, для сравнения, в форме справки, показывал, как обстоят дела сейчас, и тут же резюмировал, понятно — в пользу прежних коллег по специальности. Если дед не видел на лицах слушателей полного согласия, то начинал еще больше распекать современных водопроводчиков, называя их халтурщиками и забулдыгами. Боясь скандала, старики поддакивали; дед отходил и уже мягко поругивал старших представителей водопроводного дела; под конец, совсем успокоившись, сердечно отзывался о своих современниках и с огромным уважением высказывался об умерших.
Многие подтрунивали над сборищем стариков, а дядя так и вовсе смеялся:
— Бурунные стариканы! Если мы будем такими, пусть смеются над нами.
Однажды, во время очередного «чаепития», дед позвал меня и попросил сбегать в магазин «прикупить легкий закус». Несмотря на мою неприязнь к нему, я согласился — нам все-таки вдалбливали чтить старших. Вернувшись из магазина, я застал у деда всех его дружков; они уже прилично нагрузились и пребывали в блаженной расслабленности, и тут влетел я. Старики оживились, заулыбались и взялись наперебой судачить обо мне. Надо сказать, на нашей улице все знали, что я ищу клады, и старики в первую очередь — ведь они самые любопытные. На меня посыпались советы на все случаи жизни; я сразу услышал такое количество заповедей, что, если бы стал их придерживаться, прослыл бы великим праведником. Основная заповедь звучала так: «Учти! С семи лет уже отвечаешь перед Богом за свои поступки… Но можешь и исповедаться…». Последним выступил дед, и в его глазах не было хитринок.
