Социолог и журналист, Леонид Павлович к тридцати пяти годам достиг того, о чем в пору полубеспризорной юности и думать не смел. О чем он тогда мечтал? Уйти из дома? Избавить себя и несчастную мать от пьяных изуверств отца? Не раз он примерялся к отцовской двустволке, висевшей на стене, не видя иного выхода. Тюрьма и шабашка положили другой конец. Мать развелась с отцом и осталась с тремя детьми на маленькой бухгалтерской зарплате. Едва дотянув до пятнадцати, уехал Ленька от нищеты и слез в ремесленное училище. Работал слесарем в пыли и пекле аглофабрики. Посылал деньги домой. Кончил вечернюю школу. Ну о чем он мог тогда мечтать? Техникум, институт, стать инженером? В неладах с математикой, с неприязнью к учению — он не собирался никуда поступать. И только в дневнике, которому одному он изливал свою душу ночами, когда засыпала общага, он признался однажды в том, что будет писателем. Он понял это с какой-то фатальной неизбежностью. Пусть самым что ни на есть посредственным, пусть никому ненужным, пусть для себя, но где бы он ни работал, все равно будет писать — это единственное, что он хотел и без чего уже не представлял себе жизни.
И еще — был у него идеал: Учитель. Историк вечерней школы, у которого он учился и которого боготворил. Вот стать таким и все, дальше умереть не жалко. Учитель уговорил его немедленно, не теряя времени, отправить документы в вуз. И не куда-нибудь — в университет, не в какой-нибудь — аж в Московский. Поехала кругом голова у Леньки, посадил его учитель на самолет и неожиданно поступил-таки на философский факультет, на заочное отделение.
После армии университетские преподаватели предложили ему работу заводского социолога, помогли обосноваться в Москве. Дальше — больше: институт социологии, диссертация, редакции газет и журналов. По его статьям разгорались дискуссии в центральной печати. Все чаще из-под его пера стали появляться статьи, за которые он не краснел. Открытый всем ветрам, не боясь лезть на рожон, он немало набил себе шишек, не раз ушибали его люди и все же, хотя жизнь не баловала Леонида Павловича, судьба его складывалась по восходящей.
Были у него завистники, иные недолюбливали его, но все отдавали должное замечательной работоспособности Леонида Павловича. Он был честолюбив, но не стремился к карьере. Выше всего личного он ставил интересы дела. Точнее сказать, не было у него не личных дел. Если уж брался за что-то, то отдавался весь, без остатка. В какие бы переплеты ни попадал, вера в святые ценности истины и добра окрыляла его надеждой и оптимизмом. Мы принимали Леонида Павловича за беспокойного и, в общем-то, удачливого человека.
