Вслед за этим в старом журнале обнаружил он сведения, тоже не имеющие прямого отношения к теме его разысканий, но очень для него интересные. Борис даже не удержался и поведал в письме Тане о том, что узнал, какая история произошла со Львом Толстым. Он, тогда еще молодой писатель, но уже прославившийся своим первым крупным произведением, трилогией «Детство», «Отрочество», «Юность», за несколько дней до Нового — 1858 года отправился вместе с поэтом Афанасием Фетом и друзьями на медвежью облаву вблизи Вышнего Волочка.
На второй день охоты поднятый из берлоги медведь, как записал Л.Толстой, «прямехонько на меня между частым ельником катит стремглав и, видно, со страху сам себя не помнит… Вскинул я ружье, выстрелил, — а уже он еще ближе. Вижу, не попал, пулю пронесло; а он и не слышит, катит на меня и все не видит. Пригнул я ружье, чуть не упер в него, в голову. Хлоп! — вижу, попал, а не убил.
Приподнял он голову, прижал уши, осклабился и прямо ко мне. Хватился я за другое ружье; но только взялся рукой, уж он налетел на меня, сбил с ног в снег и перескочил через. „Ну, — думаю, — хорошо, что он бросил меня“. Стал я подниматься, слышу — давит меня что-то, не пускает. Он с налету не удержался, перескочил через меня, да повернулся передом назад и навалился на меня всею грудью. Слышу я, лежит на мне тяжелое, слышу теплое над лицом и слышу, забирает он в пасть все лицо мое. Нос мой уж у него во рту, и чую я — жарко и кровью от него пахнет. Надавил он меня лапами за плечи, и не могу я шевельнуться. Только подгибаю голову к груди, из пасти нос и глаза выворачиваю. А он норовит как раз в глаза и нос зацепить. Слышу: зацепил он зубами верхней челюстью в лоб над волосами, а нижней челюстью в мослак под глазами, стиснул зубы, начал давить. Как ножами режут мне голову; бьюсь я, выдергиваюсь, а он торопится и, как собака, грызет — жамкнет, жамкнет. Я вывернусь, он опять забирает. „Ну, — думаю, — конец мой пришел“. Слышу, вдруг полегчало на мне. Смотрю, нет его: соскочил он с меня…»
Своим спасением Толстой был обязан охотнику Архипу Осташкову, убившему эту медведицу, а еще и тому, что, к счастью, на голове у Толстого оказалась большая меховая шапка.
«Когда я поднялся, — писал Л. Толстой, — на снегу крови было точно барана зарезали, и над глазами лохмотьями висело мясо, а сгоряча больно не было…
Доктор зашил мне раны шелком — была сорвана половина кожи со лба и порвана щека под левым глазом…»
