— А я — миссис Мерфи, — хмуро отвечает она, — а газон стрижет мой муж.
— Прошу прощения, я только хотел сказать, что стригу большинство газонов…
— Я знаю. Спасибо, в помощи не нуждаемся, — огрызается она, возвращая визитку Гарри.
— Брось, Черил, улыбнись наконец, — испуганно просит мистер Мерфи. — Парнишка просто хочет помочь.
— Что, извини, ты, кажется, попросил меня улыбнуться? — переспрашивает она.
— Эээ… Да нет, я так… — бормочет он.
— Вот и хорошо. Иди в дом. Поможешь мне резать сэндвичи к ланчу.
— Уже бегу, дорогая. Ты ведь любишь треугольничками, правда? — спрашивает он уже за дверью.
Марджи с лицом, красным как у рака, смотрит куда-то вдаль.
— Марджи, — говорит Бобби Джеймс, — не хочешь сегодня погулять с нами?
Она благодарно улыбается.
— Может быть. А что вы собираетесь делать?
— Кататься на велосипедах, — отвечает он, подмигивая нам с Гарри. — Ведь так, ребята?
— О да. Кататься на велосипедах, — стараюсь подыграть ему я. Велосипеды — это то, что надо. Я за.
— Ну как, Марджи? — спрашивает Гарри, который все просек и радуется.
— Я с радостью, — отвечает она.
— Здорово. Мы заскочим за тобой, как только поедим и опорожним кишечник, — говорит Бобби.
— Ну давай, до скорого, Бобби, — с улыбкой говорит она, перед тем как неизвестно для чего удалиться в дом.
— А теперь поглядим, сможешь ли ты своей так же, как я, заговорить зубы, — с пятнадцатью пластинками жвачки в пасти говорит мне Бобби Джеймс, и я чувствую его острый локоть у себя между ребер.
Волосы у Грейс Макклейн прямые и темные, кожа бледная и все тело в веснушках — от кончика носа до кончиков пальцев на ногах. Сигаретный дым оставляет налет на ее крупных, как у кролика, зубах. Глаза у нее зеленые, как трава и листья на деревьях. Сисек пока нет. Но я весь терпение. Сиськи будут. Грейс не любит, когда ей вешают, и не важно кто. Она затушит бычок тебе об лоб, если сказанешь что-нибудь ей не по вкусу. У нее есть три биты для стикбола[9]: карвбол, фастбол, слайдер, да и все остальные — форкбол и наклбол, — грубо говоря, тоже (будут готовы к началу весеннего сезона 1985 года). Уж поверьте. Я влюбился в нее три недели назад, когда она позволила мне потрогать ее ноги под одеялом.
В тот вечер мы сидели вдвоем у нее на веранде под половинчатой луной после игры в «Свободу». Было прохладно, и большинство ребят уже разошлись по домам. Грейс на слабо предложила кому-нибудь остаться с ней на улице и поесть мороженого в рожках. Я сказал: а хули — и согласился. Мы переместились к ней на крыльцо. Она уплетала нехилые рожки, шарика на три, не меньше, так, что аж за ушами трещало. Мы их ели, разговаривали и смотрели, как мистер О’Тул, сосед из дома напротив (редкие седые волосы, сзади забранные в хвост), уходит от жены, миссис О’Тул (очень скучные шары не больше второго размера). Пару раз он мотался туда-сюда, из дома к своему грузовику, и зашвыривал в кузов мусорные мешки со всякой всячиной. Это был мирный развод. Миссис О’Тул придерживала ему дверь открытой, пока он бегал с вещами. Они поцеловались на прощание, когда он закончил. Их пятилетний сын Джулиан (плохая стрижка «под горшок») сидел у окна, выходящего на улицу, и, уперев кулаки в подбородок, наблюдал за происходящим.
