Горячий отвар листьев коки, поданный старухой, немного привел его в себя: отпустила головная боль, и затих надоедливый звон в ушах. Макс почувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы спросить, зачем он понадобился торговке. Он уже успел обрадоваться, понадеявшись продать часть содержимого своих мешков, но тут старуха заговорила, и перед глазами Макса снова поплыли багровые круги.
Торговка эфедрой говорила о волшебных предметах. О какой-то башне дьявола говорила она и о серых демонах, хранящих подмирные тропы, о злых чудесах, которые овладевают людьми — а те самонадеянно считают, что сами управляют ими. Макс слушал и вспоминал братьев Увера, которые так стремились к башне, что пришли в итоге к смерти. Головная боль помешала ему запомнить все, о чем говорила старуха, — да и смесь испанского с аймара понимать было трудно. Но у Макса навсегда осталось ощущение чего-то огромного и опасного, не предназначенного для людей, бесчеловечно-совершенного и ледяного, как ночное небо высоко в горах…
После этого он снял с шеи Броненосца и навсегда похоронил его во внутреннем кармане, в саване из нескольких клетчатых платков. Максим Моренков — не генерал Беляев, не Алебук, Белый Отец, решил он. Не настолько Макс силен духом, чтобы связываться с волшебством…
И не настолько силен, чтобы продолжать дело генерала, как оказалось. Макс очнулся от воспоминаний. Он по-прежнему сидел в кругу индейцев, безучастный и отсутствующий, и не ощущал в себе ни тени любопытства, ни намека на желание узнать их язык, их жизнь, их веру. А вот падре времени не терял. Его, правда, тоже не интересовала вера индейцев; ему надо было утвердить свою. Он не мог говорить с жителями поселка, но жестикулировать и показывать ему ничто не мешало. Полированная слоновая кость распятия блестела в свете костра, и от оранжевых бликов казалось, что это не статуэтка — а реальный, бесконечно далекий Иисус, распятый, но еще живой. Кто-то из индейцев уже повторял слова латинской молитвы — получалось с присвистом и щелканьем, но похоже…
То, что делал отец Хайме, было, на взгляд Макса, нечестно, — все равно что заставить детей учить наизусть стихи, смысла которых они не способны еще понять. Он хотел уже остановить священника, но тут вспомнил парагвайских индейцев, читающих «Отче наш» над телом генерала Беляева. Почувствовав приступ сильнейшего отвращения, Макс вытащил из рюкзака фонарь и найденную книгу и тихо отошел от костра.
