Впоследствии обнаружилось, что Патриарх был уже склонен принять предлагаемую латинянами унию, но не хотел этого обнаружить первым, надеясь, что за него это сделают епископы. Он умолял Марка и всеми святыми, и памятью его отца согласиться на унию, но тот непоколебимо стоял за Символ православный.
Наконец на последнем совещании, на котором присутствовал и император, Патриарх подал письменное исповедание такого содержания: «Поскольку слышаны были свидетельства отцов Восточной и Западной Церкви, из которых некоторые исповедуют исхождение Духа Святого от Отца и Сына, другие, же от Отца через Сына, и поскольку это есть одно и то же, мы, однако, опустив слова "от Сына", исповедуем также, что Дух Святый исходит от Отца через Сына прежде всех век и по существу своему, как от единого начала и вины, словом "через Сына" знаменуя вину исхождения Духа Святого».
После Патриарха первым подал свой голос митрополит Ираклийский, как местоблюститель Патриарха Александрийского, и высказался относительно прибавки «от Сына» отрицательно; другой же местоблюститель, протосингел Григорий, к всеобщему удивлению принял ее. Митрополит Трапезундский, не присутствовавший по болезни, несмотря на увещание, отказался изложить свое мнение. Ему последовали и митрополиты Ефесский, Монемвасийский и Анхиальский, а остальные епископы, числом до тридцати, дали свое согласие на прибавку и совратили еще шесть других. Присутствовавшим там настоятелям обителей, как долго державшимся Никео-Цареградского Символа, было запрещено подавать голоса. Авраамий, архиепископ Суздальский, бежал в Россию со своими пресвитерами, а епископ Иверский, твердо выполняя наказ своего святителя, Патриарха Антиохийского, стоять за восточное исповедание, притворился безумным и укрылся в Венеции; бывший же с ним иверский легат не убоялся обличить самого папу за изменения, какие допустила Римская Церковь, и советовал ему отказаться от заблуждений своих предшественников. Когда же провинциал Иоанн в доказательствах своих стал ссылаться на Аристотеля, легат ему заметил: «Говори нам лучше о св. Петре и Павле, Богослове и Златоусте» (Скиропул. Кн. IX, гл. 9—12).
Когда император, довольный, в общем, благополучным исходом дела и ободряемый надеждой на скорое возвращение, явился к папе с радостной вестью о закончившемся единении, то был принят папой весьма холодно и с удивлением услышал от него, что это только начало, недостаточное для полного единства. Когда же папе было представлено исповедание греков, папа выразил согласие принять его и после братского целования римлян с греками внезапно предложил митрополитам Русскому, Никейскому, Трапезундскому и Митиленскому приступить к прениям о чистилище, опресноках, времени освящения Даров и папской власти, на что те отвечали, что это дело Собора. В другой раз папа опять напомнил им, что «осталось малое некое недоумение для совершенного единства», и велел прочесть им четыре предложения, во главе коих стояло, «что наместник Господа Иисуса Христа на Апостольской кафедре сохраняет свои прежние преимущества, и посему он вправе, как верховный первосвятитель, приложить к Символу то, что приложено» (Concil. Florent, Sess. XXXII, p. 500—508).
