Ходили еще в катакомбы святой Агнессы. Вверху — прекрасная старинная базилика, очень обширная; она много ниже уровня земли; на горнем месте — седалище для епископа, а по сторонам — для священников. Здесь собралось порядочно желающих побывать в катакомбах, но теперь там была уже другая партия, выхода которой мы и ожидали. Катакомбы небольшие: этажа в три; да они и невысоки и узки, сравнительно с катакомбами святого Каллиста. Внутри катакомб видели пещеру, в которой найдены были мощи святой Агнессы; гроб ее мраморный сохранился и теперь, только от верхней крышки остались небольшие куски, один из которых и я стащил, хотя вверху на таковых лиходеев и прибито папское проклятие; потом постараюсь написать на этом камне какую-нибудь икону. В катакомбах довольно сыровато; должно быть, почва места вообще здесь сыровата. Но замечательно приятный какой-то воздух в катакомбах; ощущаешь какое-то особенное тонкое благовоние, особенно заметное, когда выходишь наружу. Это — кровь мучеников за Христа. С нами ходили как зрители два патера, два-три семинариста и несколько светских. Походили мы в катакомбах большой толпой всего только минут десять, потому что скоро обошли все катакомбы. Эти катакомбы далеко за стеной города, но и тут теперь новые городские постройки, переполненные лавками да гостиницами.
По дороге видели погребальную процессию: впереди шли какие-то в красных подрясниках и капюшонах с такими же башлыками, совсем закрывающими лицо, так что видны только глаза; это, должно быть, какая-нибудь погребальная компания, вроде наших факельщиков; за ними шли, кажется, семинаристы в синих и черных одеяниях, а может быть, монахи какого-нибудь монастыря, хорошо не понял; и наконец — патеры, один из которых в епитрахили с крестом в руках. Все они что-то пели гнусаво и очень странно, не дружным хором, а каким-то завыванием. Позади всей этой процессии несли гроб покойника. В церкви народ как бы замер на месте от такой печальной процессии. А некоторые около церкви переговаривались, как будто в недоумении: и не решаясь уйти отсюда, и страшась этого странствования за гробом.
Ноября 19-го опять заезжали в собор святого Петра. Теперь собор произвел на нас еще худшее впечатление при более спокойном рассмотрении его. Кругом — громадные статуи разных пап в странных позах: как будто все они проповедуют со свойственными католикам жестикуляциями; при них, как символы их добродетелей, еще более как будто рисующиеся пред публикой, разные ангелы и женщины. Кругом все так пестро и режет глаза, что не получается никакого впечатления великолепия и изящества собора, а, напротив, некоторой грубости и неизящества. Преобладающий красный мрамор производит резкое впечатление. Храму Петра при его поразительном богатстве, пред которым невольно приходится удивляться всякому, недостает именно изящества и возвышенности в замысле и в исполнении этого замысла. Цельного впечатления от него, как именно от христианского храма, не получается. Храм есть место молитвы, как беседы души с Богом; сюда человек приходит затем, чтобы в беседе с Богом найти здесь благодатную тишину и мир душе своей; здесь душа должна восходить к Богу и Бога низводить к себе. К этому должно руководить и богослужение, и вся внешняя обстановка храма. Самое искусство должно содействовать этому возвышению духа к Богу. Необходимо, чтобы в прекрасном создании рук человеческих, исполненном высоты и гармонии во всех своих частях, отображающем все лучшее в мире и в человеке, в изящном и возвышенном по исполнению над всем чувственным храме вещественном, — человек мог восходить в храм превышемирный, к престолу нерукотворному, на котором восседает Царь Славы. А в храме святого Петра, напротив, тот же самый мир, только в некотором отвлечении или обособлении от всего другого и, следовательно, еще более выпуклый и бросающийся в глаза. Что же может быть здесь благодатного для души? Как она может здесь восходить в мир иной, к Богу, если здесь все еще более привязывает и привлекает ее к этому миру? Ибо ведь здесь все так прекрасно, так прекрасно… вот так же, как и в жизни. Поэтому все здесь земно. Чувствуется, что путь ко спасению у католиков не есть путь постепенного восхождения ко Христу, Начальнику и Совершителю спасения, тесным путем борьбы с собой, постоянного самоограничения, а есть хождение тем же путем мирского покоя: к этому и музыка, и пение, и артистическая проповедь (так что, пожалуй, можно и в оперу не ходить), и индульгенции, для которых ежедневно особые привилегированные мессы, и формальное отбывание дела духовной молитвы обязательным посещением хоть тихой краткой мессы, в которой ничего не понять, да и не слышно ни слова, потому что это — тайная месса. А внешность и внутренняя отделка храмов, преисполненных блеска и величий, разных вычурных фигур, тоже имеет, по-видимому, своею единственною целью поразить величием.
