— Наперегонки? — спросил Перегрин.
Глаза Оливии загорелись.
Отдохнувшие лошади радостно помчались галопом к западу по безлюдной Роттен-Роу. Её кобыла была такой же резвой, как его конь, и Оливия ездила верхом с теми же сноровкой и отвагой, которые проявляла во всём в своей жизни. Лайл выиграл, но ненамного, и в самом конце они смеялись — над собой, и просто от чистого удовольствия скакать галопом в это прекрасное осеннее утро.
Молодые люди пустили лошадей рысью и углубились дальше в парк.
Достигнув рощи, вдалеке от более оживлённых тропинок, они замедлили ход до шага.
Тогда Перегрин рассказал о том, что случилось.
— Они лишили тебя средств? — недоверчиво переспросила Оливия. — Но они не могли! Ты там спятишь. Тебе нужно вернуться в Египет.
— Я говорил тебе, что они были настроены удержать меня дома, — ответил он. — Я не представлял себе, насколько серьёзно они настроены. Думал, что они вскоре успокоятся или забудут, как обычно. Но они столь же непреклонны сегодня, как и вчера насчёт того треклятого замка. Отец выдаст мне содержание, только если я возьмусь за выполнение их каприза.
— Могу представить ход его мыслей, — проговорила Оливия. — Он думает, что ты займёшься этим проектом и перенесёшь на него свою страсть.
Сердцебиение Лайла виновато ускорилось.
— Мою страсть? — переспросил он.
— Твои родители ревнуют тебя к Египту, — пояснила девушка. — Они не понимают разницы между старинным замком и древними памятниками. Для них это всё «старьё».
Он бы не стал называть Египет страстью, но Оливия так считала, и, возможно, по большому счёту, то, что он испытывает к этому месту и к своей работе там, было некоторого рода пристрастием.
Оливия так хорошо понимала его, иногда лучше, чем он сам понимал себя. Но она из тех Делюси, которые выживали поколениями благодаря тому, что были знатоками в понимании людей и манипулировании ими.
— Полагаю, я должен быть благодарен, что они не додумались использовать денежный аргумент раньше, — сказал Перегрин.
— Поступи они так, лорд Ратборн оплатил бы твои расходы, — возразила девушка.
— Твой отчим и так сделал для меня предостаточно, — ответил Лайл. — Ему нужно думать о тебе, твоих сёстрах и братьях.
— Я могла бы отдать тебе мои деньги, — предложила Оливия. — Ты знаешь, что я бы так и сделала.
— Это было бы чудовищно непристойно, — сказал он. — Я рад, что это невозможно.
Её средства, как знал Перегрин, были тщательно ограничены, чтобы оградить девушку не только от охотников за приданым, но и от неё самой. Оливия представляла собой странное сочетание расчетливого ума и щедрого сердца. Её вчерашнее выступление в защиту оборванца было тому подтверждением.
