Перегрин её друг, конечно, и только прабабушка знает её лучше, чем он. Однако теперь онстал мужчиной, а не мальчиком, которого она знала.
— Я до неприличия скучала, — продолжила Оливия, — но выражение твоего лица, когда ты обнаружил мой бюст, было бесценным. Я сделала все, что могла, чтобы сохранить невозмутимый вид.
Лайл снова посмотрел туда, и там, куда обратился его взгляд, зародился жар, распространяясь шире и глубже. Она мгновенно снова покрылась потом, как это случилось чуть раньше, когда Перегрин впервые посмотрел на неё. Что служило необходимым предостережением: с этим огнём лучше не играть.
Он критически рассматривал её груди точно так же, как разглядывал строки иероглифического письма:
— Когда я видел тебя в последний раз, у тебя таких не было, — сказал Лайл. — Я оказался в полном замешательстве. Откуда ты их взяла?
— Откуда я их взяла? — Господи, это так похоже на него, решать загадку её груди, как будто перед ним древние горшки. — Они просто выросли. Всё растёт. Просто медленно. Разве не забавно? Я была не по годам развитой в любых других смыслах.
Оливия отпила из бокала.
— Но не обращай внимания, Лайл, на мои груди.
— Тебе легко сказать. Ты не мужчина. И я к ним ещё не привык.
А она не привыкла к тому, что с ней происходит, когда он так на неё смотрит.
Оливия рассмеялась:
— Тогда смотри, если нужно. Прабабушка сказала мне, что очень скоро придёт время, когда мужчинам не будет интересно заглядывать туда, и мне следует получать удовольствие от этого, пока возможно.
— Она совсем не изменилась.
— Она ослабела и утомляется быстрее, чем раньше, хотя всё ещё ходит. Не знаю, что будет со мной, когда её не станет.
Прабабушка была её наперсницей, единственной, кому известно обо всех тайнах Оливии. Она просто не могла рассказывать обо всем маме и приёмному отцу. Они делают то, что могут для её блага. Правда только расстроила бы их. Ей приходилось защищать их от неё.
— Не знаю, чтобы я делал сегодня без неё, — проговорил Лайл. — Она взяла в плен моих родителей и позволила мне спастись бегством.
Он провёл рукой по волосам, приводя их в такой дикий беспорядок, от которого женщины будут терять голову.
— Мне не следовало позволять им расстраивать меня, но я, кажется, так и не смог овладеть искусством игнорировать их.
— Что ты не смог проигнорировать на сей раз? — спросила девушка.
Перегрин пожал плечами.
— Их обычное безумие. Не буду утомлять тебя подробностями.
Как было известно Оливии, родители Лайла были крестом, который ему приходилось нести. Весь мир вращался вокруг них. Все остальные, включая их собственных детей, были всего лишь второстепенными актёрами в великой драме их жизни.
