Особенной высоты молитвенного подъема он достигал в момент евхаристического канона, когда «пресуществляются хлеб и вино в Пречистое Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа». Это самый страшный, самый таинственный момент в богослужении. Святые ангелы, невидимо предстоя у престола в алтаре, от страха закрывают свои очи, не смея взирать на святой престол славы Божией. И батюшка Маврикий молился в это время с особым трепетом, с глубоким чувством сокрушения и со слезами. Он ничего не видел около себя, ничего не замечал. Его умиленный взор был обращен к Святым Тайнам, которые покоились на святом престоле. И казалось, что батюшка видит телесными очами Самого Господа, пришедшего снова заклатися за грехи мира. И сам внешний облик батюшки Маврикия изменялся. Он постепенно просветлялся все более и более, озарялся каким-то дивным озарением, будто обильные лучи солнца падали на его вдохновенное лицо. Страшно было стоять около него в этот момент. Многие уходили из алтаря и, став где-нибудь на клиросе или за колонной храма, плакали.
Я как-то читал о Кронштадтском молитвеннике отце Иоанне, как он совершал Божественную Литургию и как он вообще умел молиться. Вот нечто подобное было и с отцом Маврикием. И люди, стоявшие в храме вне алтаря, чувствовали в своем сердце, что батюшка Маврикий горячо молится за них: все притихали, замирали в храме. Слышны были только вздохи и шептание молитвенных слов. Многие падали на колена, а иные — ниц, склонив голову на каменный церковный пол.
Особенная сила молитвы чувствовалась у батюшки в последние дни его жизни, когда он еще мог ходить. Его праведное сердце, наверное, предвидело близость кончины. Он затих, ушел в себя и постоянно читал Иисусову молитву.
Я не помню, какой недуг беспокоил отца Маврикия; видимо, по старости им овладели общая слабость и недомогание. Его часто видели сидящим на скамеечке в монастырском дворе. Он опирался на свой посошок и мало с кем вступал в разговоры. Близость перехода в иной мир не омрачала его. Он делался с каждым днем тише и светлее. Лучи неземного света всегда озаряли его кроткое и открытое лицо. Теперь его уже мало волновали монастырские дела. Послушание благочинного нес другой батюшка, назначенный из братии. Но молитвенно он всегда был связан со своей родной, любимой Лаврой.
Так постепенно угасал светильник земли, поставленный на свещнице в столь трудное время. И Лавра Преподобного Сергия, кажется, заметно беднела, теряя такого дивного труженика. За давностью времени я не помню подробностей кончины отца Маврикия. Скажу только одно: кончина его была подобна тихому угасанию дня, когда светлое солнце, пройдя дневной путь свой, тихо уходит за пылающий горизонт. День постепенно бледнеет. Вечерняя прохлада и полумрак настают повсеместно, и — тихий вечер сменяется мраком непроницаемой ночи… Бот почти так скончался и
