Поскольку в мою конкурсную программу была включена поэма Пескина (разумеется, с
согласия моего профессора), я попросил Табакова разрешить мне играть ее на конкурсе с автором,
а не с концертмейстером нашего класса Марией Исааковной Фишбейн, очень хорошей пианисткой,
Михаил Иннокентьевич согласился. Но когда на второй тур прошли только Орвид и я, причем
Орвид, будучи уже педагогом консерватории, играл со своим концертмейстером, получилось так,
что участие Марии Исааковны в конкурсе закончилось, Мария Исааковна выразила но этому
поводу свое неудовольствие. Ее раздражение передалось Табакову, но в этой ситуации ничего
нельзя было изменить. Предстоял второй тур с поэмой Пескина, а Мария Исааковна даже не
слышала этой музыки, И подводить меня было не в интересах Табакова.
На заключительной стадии конкурса конфликт все-таки произошел и привел к полному
разрыву отношений Табакова с Пескиным. А вышло это так. На концерте лауреатов в зале
Чайковского время выступления ограничили 4-5 минутами. Конечно же, и по времени, и по
содержанию для этого концерта более всего подходила поэма Пескина. Но Мария Исааковна
настояла на том, чтобы этот концерт со мной играла она - значит, следовало избрать другое
произведение. Табаков рекомендовал мне играть сокращенный вариант Концертштюка Брандта фа-
минор. Таких сокращений никто никогда не делал. Нелепость этой затеи могла обернуться против
меня, ее могли расценить как слабость новоиспеченного лауреата, который на заключительном
концерте играет облегченный вариант всем известного сочинения. Не знаю, как я решился
возразить Табакову, которого боготворили, который был моим кумиром и высшим судьей, но я
отказался от участия в концерте...
За этим последовали три дня молчания. Я не приходил к Михаилу Иннокентьевичу и не
звонил - ведь звонить ему можно было лишь в чрезвычайных обстоятельствах, и я не нашел в себе
силы это сделать. За эти три дня я расслабился, совсем перестал заниматься, не видя выхода из
ситуации и зная, что со стороны Табакова никакого компромисса быть не может.
И вдруг в день концерта произошло неслыханное, Табаков сам позвонил мне! Это была
небывалая уступка профессора своему ученику, и я до сих пор испытываю за нее чувство стыда,
Михаил Иннокентьевич выразился кратко:
- Сегодня в концерте можешь играть, что хочешь.
Но было уже поздно. Я три дня не брал инструмент в руки и считал невозможным, будучи не в
форме, выйти на сцену.
