— Из-за хора — идти топиться в пруду?
Без сомнения, Валя похожа была на свою маму. Самая старшая в комнате, она плакала чаще других — то комендантша общежития, то однокурсница из домашних заденет ее, то, мол, она сегодня устала сидеть над этими переводами, буквы прыгают в ее глазах, и она уже сон видит наяву, или не наяву, она уже спит, а еще и половины текста не переведено. Неужто не тянет она и зря так стремилась в университет?
Беспокойство сидело в ней, она думала, что учеба у нее занимает все время, какое есть, и еще бы взяла столько же времени — того, которого нет, — а надо ведь еще выходить замуж! В родном городе она успела походить в перестарках — у кого-то в ее годы было уже по двое детей! И теперь она думала, что у нее нет форы — той, что есть у семнадцатилетних девчонок. Да и семнадцатилетние не все берут эту фору. Не все нуждаются в форе. Вот Надька — соседка по комнате — и учится на зависть легко, и уже собирается замуж — все как нужно, за паренька своего же круга, студента с их факультета, что обещает общность духовной жизни на долгие годы и общность профессиональных интересов. Надькин парень учится на четвертом курсе, и его пока что никто не видел — четвертый курс еще не вернулся с практики. Занятия начинались у них в октябре. Из рассказов Надьки все знали, что с будущим мужем она знакома уже с полгода, он, вроде, и сманил ее поступать на свой факультет. Он зачем-то приезжал в их город, а расставшись. они писали друг другу письма — и Валя иногда пыталась понять: вот если б не было в одной с ней комнате такой счастливой Надьки, и все девушки-соседки были бы, как она сама — двадцатилетними, — она бы все равно жила в напряжении? Что-то все равно заставляло бы ее просыпаться в страхе оттого, что время уходит, что его нет, нет?
Девчонкам передавалось ее беспокойство, даже Надьке, и Надька думала, что это оттого, что жениха нет рядом. Таскать на себе в одиночку груз исполнившейся мечты о счастье и взаимности было тяжело. Надька привыкала к своей особости, к отличности от других девчонок. Кто из четверых был так же одинок, как она? И против кого бы еще вот так объединились все четверо?
Вот Валя, протирая пыль, скажет в деланной озабоченности:
— Скоро будем передвигать мебель! Просторней станет. Нас же четверо остается. Надька выходит замуж. — И кто-нибудь, точно все было отрепетировано, спросит:
— За вьетнамца, что ли?
Первокурсницы уже просекли: если какой-нибудь девушке с их факультета поступало из рук вон нелепое предложение, без разницы, насчет работы или насчет замужества, да насчет чего угодно, она могла сказать, что лучше уж выйти замуж за вьетнамца — вроде того, как говорят: «Лучше уж я застрелюсь,» — и все знают, что на самом деле никто не застрелится — вот так же ясно было, что замуж за вьетнамца никто не пойдет. Тогда как вьетнамцы, напротив — по крайней мере, многие из них — не прочь были жениться на русских девушках, Вроде бы, чтоб остаться на родине жены, потому что дома жизнь была еще хуже. Кажется, они согласны были даже на тот захолустный городок, из которого так старалась вырваться Валя. При этом их маленькие землячки вовсе не заглядывались на русских парней. Свои для них были красивей всех. И они как могли старались быть им хорошими подругами, и жарили для них в кухне селедку — национальное блюдо, благоухавшее как-то сразу на всех этажах, а в кухню и вовсе было не зайти. И в этом чаду, в этом смраде, а краю разделочного стола, они еще и лекции переписывали под копирку. И они готовы были появляться перед своими парнями по первому зову, или совсем без зова. Мальчики с курса рассказывали: с ними в комнате, пятым, живет маленький человек Нам. Каждое утро, очень рано, за дверью раздается легкий шорох. Нам встает и идет открывать — и дальше слышно такое булькание, птичий клекот, — кто скажет, что это слова на человечьем языке, на одном из несчетного множества языков Земли? И слышно, как шелестит газета — за ширмой, в крошечной прихожей, где у мальчишек висят пальто. Подружка Нама приносила газету с собой, на газете они любили друг друга. Мальчишки старались делать вид, что спят. Никто из них не видел подружку Нама. Да если бы кто и увидал ее с утра, то разве смог бы узнать потом в стайке девчонок в одинаковых черных брючках и с такими густыми, точно ненастоящими, волосами?
