Розали тем временем доходит до девяносто пятой страницы и, не глядя, отхлебывает лимонад; когда в соломинке громко хлюпает, она понимает, что лимонад допит, и отставляет стакан. Соломинка, хоть и примятая, остается незапятнанно-желтой.
Юна — вид запачканных помадой соломинок ее коробит — сочла, что с Розали стоит поговорить: не исключено, что она небезынтересная.
— Ты же понимаешь, что читать Маргарет Мид — пустая трата времени, — начинает Юна. — Культурная антропология не знает такого понятия, как уровень, — говорит она для затравки, чтобы втянуть Розали в спор, — вот в чем ее изъян.
Розали ничуть не удивляет, что к ней обратились вот так, с бухты-барахты.
— В этом-то и суть, — говорит Розали. — Так и должно быть. Относительность культуры. Что есть, то есть. Что запретно в Нью-Йорке, разрешено в Занзибаре.
— Решительно не согласна, — говорит Юна. — Это безнравственно. Возьмем убийство. В любой культуре убийство запретно. Я верю в совершенствование человека.
— И я верю, — говорит Розали.
— Признай, что твоя точка зрения нелогична. Я что хочу сказать: раз ты веришь в совершенствование человека, ты должна верить, что уровень совершенства существует и все народы к нему стремятся.
— Никто не совершенен, — Розали скисает.
— Это не так.
— В таком случае назови какой-нибудь образец совершенства.
— При чем тут это, — говорит Юна как можно серьезнее, на какую способна. — Пусть в моем кругу таких людей нет, но это вовсе не значит, что их вообще нет.
— Да не может их быть.
— Может, очень даже может. Нужно только волевое усилие. В теории они есть. Я — последователь Платона, — поясняет Юна.
— А я — безбожник, — говорит Розали. — Так по-русски называют атеистов.
Юна прямо ахает от восторга.
— Ты знаешь русский?
— Одна моя подруга, она сейчас беременна, весь прошлый год учила русский.
— Скажи что-нибудь еще.
— Товарищка. Больше я ничего не знаю. Эти слова я знаю, потому что эти двое называли меня так.
— Двое? — придирается к слову Юна. Она умеет придраться к какой-нибудь мелкой подробности, чтобы вышутить собеседника. — У тебя что, две беременные подруги и обе говорят по-русски?
— Из этих двоих один — мужчина.
— А-а, — тянет Юна: по ее мнению, нет ничего скучнее женатых пар. — И как это ты сподобилась сойтись с таким старичьем?
— Ей двадцать три, а ему двадцать два.
Юну это впечатляет, чтобы не сказать пугает.
— Выходит, они моложе меня. Я что хочу сказать: слишком они молодые, чтобы так себя закабалить. Им, как я понимаю, не удалось получить серьезного образования?
