Стрелка часов прыгнула на последнее деление перед шестью, когда телеграфист заработал наконец ключом.
Аппарат замолк. Телеграфист съежился, раздумывая о своей нелегкой доле. Молчал и фельдфебель, и Дубов, и застывший у дверей Лосев. Вдруг что-то звякнуло, и из приемника рывками поползла испещренная значками лента.
— Принял Самсонов тчк по линии двоеточие кавычки бронепоезд выходит ноль пять ноль ноль зпт козельский кавычки, — побелевшими губами едва слышно прочитал текст телеграфист.
Было шесть двенадцать…
Костя занес руку с шашкой для страшного, с потягом удара, но перед ним никого не было. Расстилалось ровное поле, и только у самого горизонта черными букетами застыли разрывы орудийных снарядов. Они стали медленно опадать, до слуха донеслись отдаленные, глухие, словно сквозь вату, удары… Потом перед ним оказался немец в каске и с усами под Вильгельма. Костя опять занес руку с шашкой, но немец засмеялся дробным пулеметным смехом и исчез, а на горизонте опять беззвучно выросли фонтаны разрывов… Костя осадил коня — тот сделал свечку, Костя вцепился руками в гриву. Руку от напряжения ломило, болело и плечо.
Костя проснулся.
Тишина. Снились ему выстрелы и орудийные разрывы или в действительности недавно где-то стреляли?
Пахло прелым сеном, горьковатым дымком и чем-то еще, невыразимо милым, знакомым с детства.
Костя приподнялся на мягком соломенном ложе, внимательно огляделся, как бы заново знакомясь с маленькой избушкой, потом пощупал раненую руку. Она почти не болела, только ныли затекшие пальцы, да где-то в плече шевелились тупые иголки. Раскис он вчера, прямо как гимназистка. А сейчас немного отдохнул — и хоть снова в седло и на пыльные бесконечные дороги, что плутают меж островками осенних багряных рощиц в бескрайней степи.
Костя потянулся, ощутив на мгновение звенящую слабость в голове. Привычным движением полез в карман гимнастерки: за табаком, да так и застыл.
В полуоткрытую дверь на него глядел не мигая лохматый, с соломинками в шерсти, добродушный маленький песик.
Жесткая шерстка над черными бусинками глаз приветливо топорщилась, и собачьи губы дергались в улыбке.
Как попал этот породистый эрдель-терьер в глухую, заброшенную усадьбу? Песик вильнул смешным обрубком, который люди оставили ему вместо порядочного собачьего хвоста, подошел к Косте и доверчиво ткнулся шершавым прохладным носом в протянутую ладонь. Костя хотел погладить его, но терьер вдруг отпрыгнул и, склонив набок голову, смешно приподнял лохматое ухо, прислушиваясь к далекому шуму, доступному только его собачьему слуху. Затем он смешливо покосился на человека, вильнул своим нелепым обрубком и исчез так же неслышно, как и появился.
