Я хотел было возразить, что такая майка придется по душе дяде Сидору Щипахину и не очень-то понравится Наталье Умаровне, с которой стекольщик и содрал как раз пятерку. Привести эти доводы я не успел. Зазвонил красный телефон.
— Городской, — сказал Сиропов, поднял трубку и тут же изменился в лице. Едва успев сказать «алло», он в ужасе зажмурился, дернулся и шлепнул себя ладонью по левому глазу.
— Да-да, слушаю, — сладеньким голосом пропел он. — Ну конечно же… Всегда рад… Весь внимание. Записываю… — и, не очнувшись от болезненной гримасы, он стал записывать что-то под телефонную диктовку.
— Наверное, опять диктуют что-нибудь прямо в номер? — шепнул Борька.
Маратик хохотнул:
— Черта лысого! Я знаю, кто это. Мамаша Рудика! Видали, как Олег Васильевич сразу отключился. Всегда вот так.
— Что за Рудик? — спросил я.
— Рудольф Крякин.
— Что за птица?
— Поэт, — хмыкнул Маратик. — Она каждый день новые стихи сыночка по телефону читает и требует, чтобы записали и похвалили.
— А он сам что — глухонемой?
— Здоровый, как бык. В седьмом классе.
— А почему на своих двоих сюда не приходит?
— Говорю же — мамочка не разрешает. Через дорогу одному переходить не велит. Вот и читает каждый день по телефону.
— А если по почте? Клади в конверт — и посылай, если самому топать в редакцию лень.
— Так у нее вся зарплата на конверты уйдет! — засмеялся Борька.
Наконец Олег Сиропов положил трубку и промокнул платком лоб.
— Тяжелый случай! — процедил он сквозь зубы и протянул нам листок. Я прочел название: «Школьные частушки». Дальше шли такие стихи:
Слушай, милый мой дружок,
Просьбу подпольную:
Дай тихонечко списать
У тебя контрольную.
На горе стоит козел,
Грудь привольно дышит.
Моя подружка сочинение
С десятью ошибками пишет.
Подружка моя,
Нету мне покоя.
Снова двойку получила —
Ну что это за такое!
Сиропов достал из шкафа пухлую папку, на которой фломастером было выведено: «Полное собрание частушек Рудольфа Крякина». В папку он положил и новые стихи.
— Только стихи пишет? — спросил я.
— Только… — вздохнул Сиропов. — Но мне и их хватает. Вот — складываю.
Мне стало жаль Сиропова. Несправедливо все-таки. У человека масса дел, в голове — операция. А ему приходится какую-то галиматью по телефону принимать. Неужели нельзя отказаться? Видимо, поняв, почему мы с недоумением смотрим на него, Сиропов вздохнул:
Вы не думайте, Игреки, что мне нравится вся эта музыка. Но тут, братцы-кролики, тонкая штука получилась. В кооператив я вступил, взнос паевой отдал. Все как положено. А мамаша Крякина как глянула в мои документы — так сразу и прилипла:
