— Скажешь тоже — славу, — передразнил я Борьку. — Велика слава — сама себя чемпионкой обозвала.
— Вот давай и напишем про то, что нельзя майки с надписями носить, если они к тебе никак не подходят.
— Разве только майки? — спросил я. — Видал куртку у Ромки Суровцева — у брата Катькиного. — У него там тоже по-английски написано. Не пробовал прочесть?
— А что написано?
— Дзе солжэ оф форчун — вот что! Солдат удачи. Диверсант — значит! Головорез…
— Это на него похоже, — кивнул Самохвалов. — Видал, как он малышей за ухо хватает? А пальцы у неточного плоскогубцы!
— Клещи бы делать из этих пальцев! — не выдержал я.
— Ну так что — пишем или не пишем? — напирал Самохвалов. — Учти, если ты откажешься, я накатаю заметку сам. Только потом не обижайся.
— Конечно, пишем, — согласился я.
Заметку мы соорудили за какой-то час, назвав ее так: «Если ты не чемпион, так какого черта надел не свою майку?» По нашему разумению, этот заголовок должен был разить в яблочко мишени и сразу же бросаться в глаза таким, как Катя Суровцева. Заметку подписали так же, как и ту нашу записку на конференции — «Юнкор Игрек». С этой заметкой мы в субботу поехали в редакцию — искать Олега Сиропова. Усатый вахтер объяснил нам, как попасть в редакцию, и мы поспешили к лифту.
Сиропова мы нашли быстро. Он сидел за столом, уставленным тремя разноцветными телефонами. Перед ним стояла пишущая машинка, а сбоку лежал раскрытый блокнот. За соседним столом, низко склонившись над листком и тщательно вырисовывая каждую буковку, восседал щупловатый пацанчик. На нас он только глянул равнодушно и — вновь погрузился в свою писанину. Сам Сиропов не поднимал глаз. Утопив взгляд в блокнот и не отрываясь от него ни на мгновенье, он одновременно выстукивал что-то на машинке и при этом одобрительно посмеивался. Что-то в блокноте веселило его. Поняв, что так можно стоять очень долго, я закашлялся. Сиропов поднял невидящие глаза и, не произнося ни слова, сощурился, причмокнул и вновь пустил пальцы пастись по клавишам.
Тут инициативу взял на себя Самохвалов.
— Мы заметку принесли, — сказал он, и Сиропов поднял голову вновь. — Не узнаете нас?
Сиропов молчал. Лицо его выражало невыносимое страдание.
— У вас зуб болит? — спросил Борька.
Сиропов поджал губы, и я понял, что Борькин вопрос вернул его к жизни.
— Какой там зуб, — вздохнул Сиропов. — Если бы только зуб. Тут не то что зуб — вся челюсть заболит. Очерк в досыл пишу.
— В досыл? — участливо переспросил Самохвалов. — А это где?
