Кроме того, шум дизелей под водой не давал возможности
использовать гидрофон, и мы потеряли
последнее средство узнавать, не пытаются ли вражеские
корабли обнаружить нас с помощью радара.
Практически каждый корабль, появившийся в этих
водах, был военным, и мы знали, насколько внимателен
противник к тем подступам, через которые
подлодка должна пройти, чтобы попасть в Атлантику.
Они и мели шанс поймать нас в самых узких местах
раньше, чем мы выйдем в открытое море.
Казалось, мы в центре вражеской блокады. Когда.
бы мы ни включали наш поисковый передатчик, со
шнорком или без него, мы сразу слышали тупое гудение
передатчика радара, сначала нараставшее, потом
замиравшее вдали. Наши сигнальные лампочки
мигали зеленым светом, сначала резким, потом более
слабым. Противник старался уловить немецкое
судно, установив антенну на непрерывное круговое
вращение, и, когда волны от передатчика радара
сталкивались с отражением от нашей антенны, поднятой
на шнорке, мы ясно видели реакцию. Опытный
радист иногда может даже сказать, пойман ли
его корабль радаром или нет. Самое умное для нас -
убрать шнорк и погрузиться поглубже, что мы сначала
и делали. Но в результате нам всегда не хватало
времени, чтобы зарядить батареи. И не только это.
Пока мы шли под водой, то все время использовали
ток, а значит, на перезарядку нам теперь требовалось
не три часа, а шесть. К тому времени уже начинался
рассвет. С этим и заботами и с постоянным ожиданием
бомб мы чувствовали себя как на вулкане. Так
проходили день за днем, всегда в темноте, посколь-
[- 171 -]
ку мы не тратили тока на освещение внизу и никогда
не видели солнечного света, не осмеливаясь подняться
на поверхность. В свободные минуты мы всегда
думали о том, когда мы снова сможем использовать
шнорк, и всегда боялись, что он вдруг да и
не заработает. Мы слишком хорошо осознавали, что
подлодки старого типа, как наша, почти никогда не
возвращалась, даже если они снабжались шнорком и
имели исправные перископы.
Эта агония неизвестности продолжалась целых
пять дней. Британская пресса недавно определила
срок жизни для подлодок всего в 40 дней, и мы знали,
что это справедливо. 40 дней было щедростью.
Мы уже плавали восемь дней, оставалось еще 32. Конечно,
вовсе не обязательно, что их будет 32. Это может
случиться сегодня или завтра, хотя мы надеялись
на лучшее. Пока мы ощупью ползли со шнорком,
младший вахтенный принес сообщение из штаба, в
котором говорил ось примерно следующее: «Всем
подводникам. В течение пяти лет вы храбро сражались
на всех семи морях. Вы можете гордиться вашими
достижениями. Вы совершили такие подвиги,
равных которым никогда не было раньше и не будет
в будущем. Вы создавали историю. Однако, несмотря
на все, что вы вынесли, худшее еще впереди. Завтра
мы сдадимся, и с завтрашнего дня вы будете получать
приказы от союзного командования».
