Первые взрывы бомб прогремели неподалеку, грохот раздался ужасающий, земля и стены задрожали, стремительные всполохи заплясали на потолке. Трусиха Мари-Анн захныкала, папа отпустил маму успокоить своего зайчика, ля-ля-ля, потом вновь наступила тишина, наполненная резкими запахами и страхом.
У Пиба сильнее заболел живот, ему ужасно захотелось писать. Он не шевелился: дождется, когда все заснут, и пойдет опорожнить мочевой пузырь в биоунитаз. У него не было ни малейшего желания, чтобы родители или сестренка знали о его интимных отправлениях. И если терпеть станет настоящей пыткой – тем хуже. Гул самолетов и вереница взрывов словно буравили ему грудь и позвоночник. Он никак не мог расслабить мышцы шеи, наполовину втянутой в плечи. После ночи бомбежки лопатки и спина болели у него несколько дней.
Родители поспешили переложить уснувшую Мари-Анн на другую кровать и снова занялись обычным в ночи делом. Казалось, они торопились закончить, они все убыстряли ритм, перестали сдерживать громкое дыхание, стоны и наскакивали друг на друга, как разъяренные быки. Из самых печенок Пиба взметнулся было крик, но застрял у него в горле. Папа сдавленно по-щенячьи тявкнул, а у мамы, в знак одобрения, вырвался отвратительный хрип. Пиб, не в силах больше сдерживаться, откинул простыню, выпрыгнул из кровати так, а словно его выбросило матрасной пружиной, и ринулся в сортир, отделенный от комнаты тонкой перегородкой.
Именно это мгновение выбрала чудо-бомба, чтобы рухнуть на их дом.
Правда, не на самый дом – тогда бы Пиб мгновенно обратился в кровавую пыль, – а рядом с ним. От страшного взрыва Пибу разорвало барабанные перепонки, яркая вспышка обожгла глаза, земля под ногами накренилась, ударная волна с силой швырнула его о землю, резкий запах пороха ударил в ноздри. Несущая балка дома обрушилась и застряла над самой его головой, щебенка, камни, куски перекрытий, осколки цемента и еще целая куча обломков падали дождем вокруг него. Едкая удушливая пыль окончательно забила ему нос и горло.
Пиб долго лежал оглушенный, не способный ни о чем подумать, пока его дом продолжал разрушаться с треском и грохотом.
Наконец воцарилась тишина. Голова и тело Пиба, правда, по-прежнему гудели. Ему все казалось, что какая-то муха без конца садится на висок и на щеку, пока, наконец, он не обнаружил, что там течет кровь. Боли он совсем не чувствовал, только эту оглушительную вибрацию, эту толстую веревку, натянутую от головы к самым концам рук и ног. А между ног все время ощущалась липкая влага. Он описался! Вот будет позор, когда эта гадючка Мари-Анн заметит, а уж она-то наверняка заметит! Чей-то крик пронзил опустошенную ночь – взвизгнул ребенок, а потом взвыла женщина. Руки Пиба крепко сжимали унитаз, пальцы и лоб упирались в треснувшую эмаль. Неподалеку слышалось какое-то журчание – то ли кран не закрыли как следует, то ли текло из трубы.
