О том, что под именем Петра Михайлова на верфи работает сам русский царь, здесь все знали, но говорить об этом вслух, а тем паче показывать на московита пальцем, приглядываться к его работе было не принято - то ли боялись великана, то ли и впрямь не находили в приемах московитского царя, решившей какой-то забавы или дури ради поработать на верфи, ничего для себя примечательного. Сам же Петр трудился яро, но совсем не потому, что спешил снискать похвалу неулыбчивого мастера-голландца, не выпускавшего изо рта своей глиняной трубки. Точно губка, впитывал Петр в себя все, что видел, и не только конструкция кораблей интересовала его, но и то, как трудятся голландцы, как держат инструмент, как приноравливаются к удару молотком или стамеской, как действуют рубанком, как много съедают пищи и выпивают пива, когда уходят обедать, куда ходят по нужде и много ль на работе курят табаку, как относятся друг к другу. Видел Петр, что голландцы в работе неторопливы, не суетятся, не гомонят, не делают движений лишних, каждый жест у них размерен, будто выверен аршином и часами - не больше и не меньше. Если уж ударил по гвоздю, то до половины враз его вогнал, второй ударил раз - по шляпку вбил. Полотнищем пилы водят по бревну толково, не мельчат, двигая от ручки и до ручки. Обрубков, щепы стараются оставить немного, а потому и чисто под ногами, почти что нечего убирать, когда день закончился рабочий. Выводила из терпения лишь холодная неразговорчивость голландцев, бедто работают они над кораблями без охоты, как заведенные машины, без страсти и азарта.
А сегодня нес Петр бревно с одним голландцем, да видно, не рассчитал силы напарник московского царя, не выдюжил, на землю уронил свой конец, но и Петр не удержал, и шмякнулось бревно ему чуть не на пальцы ног. Забыв, что не в своем дому, что не начальствует он здесь, в два шага приблизился к голландцу, костистым кулаком своим ударил, свирепея, голландца в зубы, заорал:
- Ну ты, черт косорукий! Али мало каши утром ел?! Гляди, едва-едва ногу себе не отдавил!
Кричал он по-русски, забыв, что голландец ни слова не поймет, но мужчина, утирая кровь с разбитых губ и испуганно косясь на огромного Петра Михайлова, все понял, проворчал под нос угрюмо по-голландски:
- Прости, герр Питер, но у нас за это по лицу не бьют.
Петр, тотчас остыв, примирительно потрепал голландца по плечу, нагнулся, чтобы вновь схватить огромными руками конец бревна, и не видел, что из-за занавески на окне кареты, что стояла на дороге саженях в пятнадцати от того места, где трудился монарх России, за каждым его движением пристально наблюдают двое сидящих в карете мужчин. Один из них, пожилой, крючконосый, глядя, как обошелся Петр с голландцем, негромко произнес:
