Молодые люди не заставили себя упрашивать и стали разглядывать Амара, при этом очень осторожно, не проявляя ни малейшей фамильярности. Чтобы избежать их любопытства, которое, хотя и было дружеским и учтивым, все же смущало его, Амар, стараясь сохранять беспечный вид, начал осматривать необычную комнату. Он никогда не видел ничего подобного. По его понятиям, в комнате царил страшный беспорядок, и этим она разительно отличалась от выметенных, выскобленных до идеальной чистоты комнат его собственного дома, хотя в то же время он бы не решился с полной уверенностью назвать ее грязной. На полу повсюду были разбросаны высокие покосившиеся кипы книг и журналов, лежали пухлые кожаные пуфы, выглядевшие так, словно их намеренно расшвыряли в беспорядке, вместо того, чтобы, как полагается, аккуратно составить в ряд. На трех сгрудившихся посередине кофейных столиках стояли большие корзины с персиками, воздух был густо пропитан их ароматом. На стенах, где должны были бы висеть большие фотографии родственников в золоченых рамах — поскольку дом, хоть и старый, очевидно принадлежал богачу, — не было и намека на картины или вообще какие-нибудь украшения, не считая огромной карты Марокко в пастельных тонах; Амар видел такую, когда однажды заглянул в окно Бюро гражданского контроля. И везде, куда бы он ни посмотрел, стояли пепельницы, доверху полные окурков и пепла, которым, впрочем, был усыпан и весь пол. Амар решил, что это типично французская комната и хозяин хочет, чтобы его принимали за француза.
— Ну же, это не трибунал, — сказал мужчина, улыбаясь Амару. — Тем не менее, факт остается фактом: я поймал тебя в своих владениях и хотел бы знать, что ты там делал. По-твоему, я не прав?
Амар никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так говорил на его родном языке: мужчина пользовался всеми расхожими местными выражениями, но, в то же время, насыщал свои фразы словами, доказывавшими, что ему был ведом и настоящий арабский язык — язык мечетей, медресе, имамов и ааллемов. Умение, с каким он смешивал оба эти языка, придавало его речи какое-то новое непринужденное звучание, приятное для слуха.
— Нет, — ответил Амар. — Я вам правду сказал.
Он чувствовал себя неловко, сознавая, что его речь звучит безнадежно грубо, почти как уличный жаргон.
— Быть может, ты не все мне рассказал? Zid. Так продолжай. Мы хотим выслушать твою историю от начала до конца. Хочешь что-нибудь выпить?
Амара действительно мучила жажда, и он ответил: «Да». Один из молодых людей проворно вскочил на ноги и, пройдя в другой конец комнаты, вернулся, неся бутыль с высоким горлом и несколько малюсеньких стаканчиков. Амар взглянул на бутылку с подозрением. Юноша перехватил его взгляд и сказал: «Это шартрез», — после чего плеснул немного в рюмку Амара. Потом налил и остальным. Это было не совсем то, чего хотелось Амару, но, потягивая напиток, он продолжал свое повествование о случившемся за день. Когда он дошел до драки, мужчина остановил его.
