Бродить по восточному городу, не задаваясь никакою целью, куда глаза глядят, к тому же бродить одному, гораздо приятнее, чем, следуя предписаниям Путеводителя, осматривать дворцы и памятники.
Отделавшись под вымышленным предлогом от каких-то Клеопатровых ванн (так зовут в одном квартале груды щебня на берегу моря), я пошел пешком на гулянье «вдоль канала».
Прежде всего попал на Площадь Консулов. Она немного напоминает Тверской бульвар в Москве, но дома здесь красивее, деревья выше, а бульварные заборчики заменяют фестоны прикованной к железным тумбам цепи; в кофейнях едят мороженое, какое умеют делать только на Юге. Всякое подобие с Москвою исчезает при виде прохожего люда: навстречу, например, движется разносчик, до того увешанный щетками и вениками, что за ними не видать его одежд, и трудно догадаться, к какому полу он принадлежит; Араб обедает на ходу, пользуясь странною салфеткой: оторвав кусок блинчатого хлеба, тонкого как бумага, он утирает им руки, губы и затем отправляет в рот; Мавр с неизбежными нарезами на щеках продает чудесные цветы, над которыми хитро устроил зонтик из листьев банана. Но на все надо смотреть вскользь, равнодушно, чтобы нищие и ослятники не узнали в вас приезжего «и обратившись не растерзали вас». Я насилу ушел от уродливого негра, на которого взглянул пристально, и который за это неотступно требовал с меня вознаграждения.
Миновав здание нового международного суда, я свернул в бесконечную улицу, напоследок обращающуюся в аллею акаций и особого рода сосен с длинными мягкими иглами. У тротуаров остались одни изгороди, дома ушли в чащу кактусов и финиковых рощ. Здесь уже не слыхать городского шума: лениво перекликаются слободские петухи, большие, плоские стручья слабо шелестят над головой, да у прилепившейся к ограде мазанки седой старик в чалые булькает кальяном.
Улица упирается в крепостные ворота (Porte tie Rosette). За ними конец городу. Часовые в красных мундирах с недоумением проводили меня взором в неподведомственную им ширь: вероятно редкий Европеец доходит сюда пешком, а до канала и гулянья еще далеко.
За городом — буерачная, песчаная пустыня с оазисами нарядных мыз; исчезнувшая было аллея появляется урывками, как ракиты на наших заброшенных больших дорогах; степь пересекают рельсы железной дороги из Александрии в Каир. Дальше арабская деревня показывает свои деревенские идиллии: у колодца собралась живописная группа Египтянок; обнаженные темные руки с массивными запястьями из серебра поддерживают на голове узкогорлый кувшин; из-под черных юбок видны выше щиколотки стройные ноги; жаль, что лица закрыты по самые глаза
