И почему оно… тает… под моими… руками?
Ивонетта спит, когда Клод выносит ее воздух и укладывает в беседке у цветочного куста. Она спит и не кашляет. Нет озноба. Нет жара. Может быть, это случайное совпадение? Может, Ив и не болела?
Может…
Только вот те красные пятна в ее груди… они тоже пропали. Они пропали, когда он обнял Ивонетту, просто растаяли. И она перестала кашлять…
– Эй… – окликает тихий голос от дверей. Марко! – Слушай, мне как-то полегче стало. И вижу хорошо, и грудь не жжет больше. Помочь чем-то не надо? А то вы уже с ног сбились.
К полудню умерли еще пятеро – помогать им оказалось слишком поздно. А остальные спали. Спала девочка у очага. Спал лекарь с улицы Пекарей. Беспокойно ворочаясь, спала кружевница Аурела – она все тревожилась, как там без нее дети.
Сон был тяжелый (может, Марко и зря насыпал в отвар сонного порошка), но их больше не бил грудной кашель, от которого темнело в глазах…
Они просто спали…
Сам ученик ювелира, кстати, отвар не пил, а вместе с Клодом ходил по домам и помогал уговаривать перепуганных людей впустить их и показаться лекарю. Мол, лекари придумали отвар, от которого не заболеешь.
У самого Клода уже не было ни сил, ни слов. Для него все слилось в бесконечную череду действий. Пройти по мостовой в красноватых отблесках. Постучать в дверь. Войти, осмотреть людей. Улучить момент и прикоснуться, чтобы красные точки не росли, чтобы исчезли… чтобы никогда больше не появились.
Мыслей тоже не было. Он потом подумает обо всем. Когда все кончится…
Запах – вот что его разбудило.
Он успел привыкнуть к запаху дыма, запаху пота и лекарственных отваров – запахам болезни. А сейчас это все куда-то исчезло, и голова кружилась от аромата куриного супа.
Живот сердито заворчал, требуя это одуряюще-ароматное себе.
Клод открыл глаза.
Рядом никого не было. Занавеска на кровати задвинута, табурет пустой. И самое интересное, он не помнит, как добрался до кровати. Но если пахнет супом, а не заваренным копыльником, значит, все наладилось? Он приподнялся на локте и кое-как прихватив слабыми пальцами край занавески, отодвинул ее в сторону.
По глазам хлестнуло светом. Он зажмурился…
День.
В гостинице было почти пусто. С пола исчезли почти все матрацы и подстилки. Все кончилось? На втором этаже слышалась бодрая суета, что-то двигали, переговариваясь совсем не больными голосами.
Окошко на кухню открыто, из него веет тем самым ароматом супчика. А у двери домывает пол полная женщина в синей юбке. Синий цвет напомнил о синерясых орденцах, и радость Клода погасла.
