— Наверно, ты имел в виду макинтош. Он вышел во время пурги, надев прорезиненный макинтош.
— Я думал, макинтош — это сапог. Он не мог выйти в одном макинтоше. Тогда уж в макинтошах.
— Тогда уж в «веллингтонах». Сапог — это «веллингтон».
— А что же тогда макинтош?
— Плащ.
— Плащ. Тогда что такое «ингерсолл»?
— Часы.
— Часы. — Видно было, как он складывает эти названия и вещи, которым они соответствуют, в надежный уголок памяти.
— Характеры у тебя хороши. Я узнаю вещи, которых раньше не знал.
— Можно сказать тебе, что говорит Оуэн насчет характера?
— Конечно, можно. Не надо спрашивать разрешения, Тэп.
— Мы не уверены, что он тебе нравится.
— Не умничай.
Он кивнул, точно дряхлый старик на улице, ведущий молчаливый спор с самим собой. В его коллекции жестов и выражений это означало, что он слегка сконфужен.
— Давай, — подбодрил я. — Скажи мне.
— Оуэн говорит, что «характер» происходит от греческого слова. Оно значит «клеймить» или «точить». Или «заостренная палочка», если это существительное.
— Инструмент для резки или клеймения.
— Правильно, — сказал он.
— Вот, наверное, почему по-английски «character» — это не только персонаж в книге, но еще и значок, символ.
— Например, буква алфавита.
— Оуэн напомнил об этом, да? Ну спасибо, Оуэн.
Тэпа рассмешила моя обида — недовольство отца, которого обскакали.
— Знаешь что? — сказал я. — Ты стал немножко похож на грека.
— Неправда.
— Ты еще не куришь?
Он решил, что ему нравится эта идея, и сделал вид, будто курит и разговаривает. Он произнес несколько фраз на языке об, выдуманном наречии, которое перенял у Кэтрин. В детстве она и ее сестры говорили по-обски, а теперь Тэп использовал этот язык как замену греческому или дополнение к нему.
Кэтрин вынесла нам две пригоршни фисташек. Тэп сложил ладони чашечкой, и она медленно высыпала в них одну пригоршню, подняв кулак, чтобы увеличить расстояние. Мы смотрели, как он улыбается орешкам, которые с щелканьем падают ему в руки.
Мы с Тэпом сидели на крыше, скрестив ноги. Узкие улочки сбегали к площади — там, у стен зданий, под турецкими балкончиками, которые на закатном солнце казались забрызганными вином, сидели местные жители.
Мы грызли орешки, складывая скорлупу ко мне в нагрудный карман. За дальней окраиной поселка торчала разрушенная ветряная мельница. Рельеф был скалистый, с крутым спуском к морю. Какая-то женщина со смехом выпрыгнула из ялика и обернулась поглядеть, как он качается. Ялик ходил ходуном, и женщина рассмеялась снова. На веслах сидел мальчишка, грыз хлеб.
