Лишь на крыльце они ненадолго приостановились, чтобы действительно обмотать ее запястья веревкой, а затем куда-то повели. Наташа не видела дороги, так как во время яростной схватки тюрбан на ее голове почти полностью размотался, и полоса плотной ткани легла на глаза, как повязка.
Внезапно ослепленную, ее долго вели: сперва по городским улицам, а затем, судя по гулко отдающемуся эху шагов, по высоким каменным коридорам. Наконец 'провожатые' остановились, очевидно, достигнув своей цели. Крепко ухватив за плечи, девочку слегка приподняли и легко переставили немного в сторону, а затем размотали кокон, охватывающий голову.
Растрепанная и взъерошенная, Наташа принялась крутить головой, пытаясь понять, куда ее занесло на этот раз. Помещение, в котором она оказалась, с одинаковой долей вероятности могло быть как глубоким подземным казематом, так и темницей на верхушке высокой башни. Оно представляло собой квадратную, даже кубическую, комнату, в которой стены, пол и потолок были сложены из одинаково серых каменных глыб разного размера, и освещалось, за неимением окон, несколькими чадящими факелами, зажатыми в специальных креплениях на стенах.
Кроме нее и двоих, совершивших победоносное, хоть и бесславное, нападение на дом Вольфа, в комнате находились еще двое громил, в мундирах, с точностью повторяющих кафтаны стражи, только сшитых из красной ткани, да еще один человечек, склонившийся над столом - родным братом того, за которым коротал ночной досуг вчерашний строгальщик. В свете приклеенных собственным воском прямо к неровной столешнице оплывших свечей худая сгорбленная фигура, облаченная, по требованиям современной моды, в балахон того же цвета и покроя, что и на Наташе, скребла растрепанным гусиным пером по листу плотной бумаги, постоянно норовящему скрутиться в трубочку, и посему с одной стороны прижатому тяжелой чернильницей, с другой же - собственным грязным пальцем писаря.
- Имя? - требовательно поинтересовался тот, не отрываясь от своего занятия.
- Наталья, - по молодости и незнанию местных обычаев Наташа не признала в человечке, кажущемся еще более субтильным на фоне рослых и могучих стражников, вершителя своей судьбы, поэтому держалась не подобострастно и заискивающе, а смело и даже вызывающе.
- Чьих будешь? - этим вопросом писарь поставил девочку в совершенный тупик: что он требует назвать, фамилию или отчество? Немного поколебавшись и решив, что фамилия все-таки важнее, она отрекомендовалась:
