«Ты думаешь, мне легко сидеть здесь, когда все там воюют? Это уже навсегда станет преградой между ними и мной».
«Какой преградой?»
«Той страшной школой, которую они проходят, боями, в которых они участвуют, а я – нет».
Глаза его словно бы силились сказать: «Ты будешь для меня таким потрясающим событием, в котором они не участвуют. Переживанием, единственным – в дни войны».
Глаза мои ответили ему, руки его обняли меня. Руки сильные, шероховатые, вызывающие ощущение силы, от которой невозможно обороняться. Трепет прошел по телу, земля ушла из-под ног. Как под гипнозом этой силы, над которой я не была властна, я коснулась руками его лица. Обняла его шею, чувствуя влекущий запах его тела. Внезапно замерла, вспыхнула во мне последняя искра моей силы, моего сопротивления:
«Надо собрать стадо»
«Дай им тоже насладиться жизнью».
В тот же день, после пяти, пошла проведать дядю и тетю. Было ведь начало июня. Алые розы и бронзово-золотые хризантемы цвели в полную силу. Я шла вдоль домов и грядок, мимо дворов, где на траве и у вырытых оборонительных окопов сидели кибуцники, гудели голоса, трещали транзисторы. Говорили только о войне. Я иду, а глаза мои пылают, лицо бледно, губы сохнут, тело охватывает жар, как при лихорадке. Я чувствовала себя человеком, взбунтовавшимся против собственной судьбы. Со всех сторон меня окликали:
«Есть какие-то вести от Мойшеле?»
«Нет!» – я почти убегала от них. На боку у меня болталась сумка первой медицинской помощи. Я прошла специальный курс, и мне было строго запрещено даже шаг сделать без этой сумки. Из всех транзисторов неслось:
«Идет бой за Иерусалим! Идет бой за Иерусалим!»
А у меня там родители, а быть может, и Мойшеле там сражается. Сумка утяжеляла каждый мой шаг.
Как только я вошла в дом, тетя Амалия тут же крикнула дяде Соломону:
«Соломон, прошу тебя, принеси молоко из кухни. Приготовлю девочке чашку кофе».
Дядя вышел из комнаты, и тетя обратилась ко мне таким мягким вкрадчивым голосом:
«Ну, как дела, детка, как здоровье?»
«Как всегда».
«Ну, а что нового, детка?»
«Что у меня может быть нового?»
«Ну, к примеру… Ты уже замужем за Мойшеле достаточно долго, и лицо у тебя бледное. Может, все же есть у тебя что-то новое?»
«Новое! О чем ты говоришь, тетя Амалия?»
«Что ты вдруг так расчувствовалась, детка. Ведь сейчас это не так, как было раньше».
«Что сейчас не так, как было раньше?»
«Ну, детка, раньше… Ну, в общем, раньше, когда я была единственной портнихой в кибуце, всех женщин одевали в широкие платья, как для беременных, из синей прочной ткани. Платья эти переходили от одной к другой. Можешь ты сегодня представить себе, детка, платья, которые бы переходили от одного поколения беременных к другому? Платья эти никогда не рвались. Я их то должна была укоротить, то удлинить, то расширить, то сузить. Менялись размеры. Но форма – никогда»
