— Спасибо за приглашение, я это сделаю без вас. Откуда у вас пятитысячная купюра?
Я еще не знал, что ответить. Но меня обрадовал ее вопрос — значит, она не исключает того, что у меня «были» пять тысяч. Но действительно — откуда? Если сказать — зарплата, она проверит, а на работе не подтвердят. Гонорар? Не было у меня гонорара. Можно сказать, что я давал кому-то в долг и мне сейчас вернули. Но кому? Она тут же свяжется с этим человеком, и я попаду впросак.
— Отвечайте.
— Сначала у меня были мелкие деньги, я собирался купить мотоцикл. И я, чтобы сохранить их, однажды в Елисеевском разменял свои мелкие на одну.
— В кассе?
— Нет, у кассы. Впереди меня стояла женщина и держала пять тысяч одной бумажкой. Я предложил поменяться… А тут — швейцар! Как это случилось — не могу понять! Ни вчера, ни во всю прошлую жизнь не возникало у меня желания грабить швейцаров. И вообще никого.
Следователь дописала протокол допроса и подала его мне:
— Прочтите и распишитесь.
Я прочитал. Записано грамотно и все то, что я рассказал. Никакой «отсебятины», ни одного лишнего слова. И подумал, что работе следователя присущ не только профессионализм, но и талант.
Весь наш разговор проходил при милиционерах, и они внимательно слушали меня. Допрос подошел к концу. Сержант спросил:
— Что, арест?
— Нет, — сказала следователь. — Для этого пока нет оснований. Пусть посидит, а я поеду к его матери. Машина готова?
— Да, товарищ капитан.
Следователь опустила протокол допроса в сумку и направилась к дверям.
— Только не говорите маме, прошу вас.
Она не ответила.
Меня снова отправили в коридор.
* * *
Присев на стул, я с горечью подумал, что вот, из взрослого человека превратился в дитя, которое из боязни наказания валит с больной головы на здоровую, и казенные люди получили надо мной власть держать меня взаперти. Я опустил голову, стараясь ни о чем не думать, впасть в прострацию, как в летаргический сон. Не получалось. Я видел следователя. Она входит к маме, и мама, открывшая дверь не сыну, а незнакомой женщине со строгими глазами и начальственным голосом, испуганно смотрит на нее. Я знаю, что у нее спросит следователь, и точно знаю, что ответит мама. Она не поверит, что ее сын способен на такое. Но способен же обмануть ее и полететь в ресторан, когда она ждала его ужинать? А если сказать ей, что именно я ограбил швейцара, она упадет в обморок. Нет, что бы ни происходило, чего бы мне это ни стоило, я не могу признаться в совершенном поступке. Стыдно. Швейцар — тертый мужик, ему выпадало всякое, переживет. Я потом попрошу прощения, дам денег, он не останется в обиде. А теперь — нет и еще раз нет.
