Давид, прежде смелый, в немалом смущенье:
Не бес ли явился в обличии жабьем?
А может, его неугодно писанье,
Противно, как хор в тине стонущих тварей?
Тут молвила жаба: как ты помешал нам,
Так мы не дадим тебе Господа славить.
Не сон ли? Давид в изумленье немалом.
Нахмурился царь, заходил по палате.
Чудны и слова ему гостьи незваной,
Чудно, что язык ему жабий понятен.
Но слуг отозвал. Тотчас жабы свободно
Вздохнули, настроились и что есть силы
Из тьмы камыша в глубину небосвода
Запели, заплакали, заголосили.
И певчий тростник шелестел свои думы,
Источник звенел, трепет шел по маслинам.
И то, что казалось назойливым шумом,
Теперь представлялось ликующим гимном.
Все славило жизнь и Творца ее в вышних
На том языке, что дарован природой.
Трава полевая, нет жальче и тише,
Несла свою лепту вдовицей убогой.
И, завороженный, в предчувствии слова —
О жизнь, до чего ты богата дарами! —
Заслушавшись музыкой мира ночного,
Давид пред пустыней пергамента замер.
И ветер слаб, и в зыби млечной дали
Залив небесный, обмелев, уснул.
А море иссиня-зелеными холмами
Вздымается, наращивая гул.
Реликт, осколок влаги океанской —
Тэтиса, что хребтами раздроблен,
Раскачивает время и пространство
Эвксинский Понт, как звал его Страбон.
С утратою границ не примирившись,
С тоской своей не в силах совладать,
Он, будто часть империи погибшей,
Живет былым и гонит волны вспять.
Он грезит единением с морями,
С кем в давние братался времена,
Переплетаясь зыбкими корнями,
И окликает всех по именам.
Познавший горечь царственной свободы,
Среди степей заслыша этот зов,
В прогретой солнцем чаше мелководной
Волнуется и мечется Азов.
Взметает брызги Мраморное море,
Перекрывая жалкий птичий крик,
Грохочет, заговаривая горе.
И Каспий поднимает желтый лик.
Едва волну глазурную качая,
Ленивая, не знающая бурь.
Похожая на бюргера за чаем.
Томится Средиземная лазурь.
И, слепнущий в пустынных вихрях красных,
Вздымая ржавь баркасов, темень скал,
Все силится крутой волной подняться
По плечи вбитый в зыбь песков Арал.
Тяжелой солью полнятся проливы.
И тяжкий гул проходит по горам.
И призраком идет, топя долины,
Гигантским валом древний Океан.
А Понт шумит. Взлетают волны к солнцу.
На голышах цветущие следы.
Шторм движется. И мне передается
Тоска огромных масс живой воды.
Стою ли у бушующего моря,
Сажусь ли в золотой тени ветвей,
Во мне стоит немолчный гул прибоя —
Единое дыхание морей.
