Чувствуете, как растёт мой герой не по дням, а по страницам? От футуризма первовысказываний до шопенгауэровских обобщений вышеизложенного. Я безумно рад за Серафима. А вы? Чувствую, не очень. Да, насчёт секса стало совсем жидко. Ладно. Даю честное манипуляторское слово: читаем вместе последнюю тягомотную страничку о сути славянского вопроса, с которым здесь же покончим раз и навсегда, и я пускаю в ход даму червей. Если она вас не возвеселит, то уж не знаю, что тогда и писать. Матерные слова остаётся валять вперемешку с антисоветчиной и только. Чем ещё публику нынче проймёшь.
Иррационализм русского человека — это стержень его существования. Если на минуту представить себе чёткие, разумные действия всех этих кассиров, железнодорожных служащих, бюрократов в миллионах учреждений, т. е. то, что подразумевает собой понятие порядок, сохраним ли мы в этом случае своё национальное самосознание и останемся ли общностью или модулем, именуемым «русский народ»? Но представить такое немыслимо. Иррационализм — это стержень, костяк и фундамент. В ту самую, заветную для многих секунду, когда в искажённом мире всё встанет на свои места, в магазинах появится зубная паста, сыр, колбаса и сапоги, исчезнут очереди, поезда будут отходить и приходить по расписанию, газеты, радио и ТВ станут почти правдивыми, а вожди перестанут давать заведомо невыполнимые обещания, так вот в эту заветную секунду — русская нация закончит своё существование. Это скрытое противоречие иррационализма онтологического и поверхностного стремления к порядку и составляет суть славянского вопроса, достоевщины и всего пресловутого «русского».
Вспомним русскую историю. Был ли в ней хоть один день торжества разума, законности и порядка? Может, полдня за тысячу лет и выпадало, но уж недели точно не было. Кровавый хаос отечественной истории, может быть, не более кровав, чем хаос историй других наций, но по сравнению с прочими он неумолимо непрерывен. Прервать его — поставить точку истории России.
О том, что опять настала зима, все уже знают. Произошёл обратный весеннему оформительству процесс возвращения в зимнее бесформие. Женщины трансформировались в шила, затаившиеся в мешках. Магазины с облегчением резко освободились от овощей и фруктов, домовито попахивая пустотой и гнилыми картошкой с луком. Испорченный технологией и идеологией климат, после диких морозов долго исходивший с неба тёплыми крещенскими дождями пополам со снегом, вновь судорожно одумался и на неделю оцепенел в подобающих сезону градусах и сугробах.
