Еще тлела слабая надежда, что его везут домой. Слабая — потому что до сих пор не произошло встречи с представителями советской стороны и обращались с ним — хуже не придумаешь…
Полет продолжался около двух часов. Когда АН-26, приземлился и, тормознув на стоянке, выключил двигатели, Владислава рывком подняли с кресла. Конвоиры, поправив на голове повязку и затянув, что есть силы узел, повели офицера к трапу. Минут десять они снова тряслись на таком же допотопном автобусе. Когда тот с визгом затормозил, кто-то бесцеремонно вытолкнул Берестова наружу так, что он, споткнувшись на ступенях, упал на разбитое колено…
«Кажется, рановато ещё надеяться на возвращение, — морщась от боли, думал майор, увлекаемый под руки охранниками, — что же они задумали?..»
Летчика втащили в какое-то здание. Тело ощутило прохладу, словно опустилось глубоко под землю, а в нос ударил затхлый, кисловатый запах. Его долго вели по нескончаемым коридорам, подталкивая в спину стволами автоматов. Наконец, чьи-то руки остановили и развернули пленника на девяносто градусов. Повязка с головы была грубо сорвана. Перед Владом предстала «гостеприимно» распахнутая дверь тюремной камеры. Вокруг толпилось человек шесть желтолицых офицеров и охранников. Что-то крича и смеясь, китайцы впихнули новоиспеченного арестанта внутрь «жилища».
Когда снаружи лязгнул засов, Берестов присел на деревянную лавку и с трудом вытянул больную ногу. Затем, осмотревшись, изучил незамысловатый каменный «мешок», размером два на три метра. Лавка, она же — кровать, с лежащим на краю, свернутым куском мешковины… В углу — подобие унитаза… Не было даже окна — лишь маленькая лампочка над массивной дверью, спрятанная в углубление стены за толстой решеткой. И все…
«К счастью не сиживал ещё в нашем родном Лефортово, но здесь явно не Дагомыс! — сокрушенно качал головой Владислав, — остается надеяться — горящая путевка в „изысканный санаторий“ ненадолго… Что б вам ещё двести лет на одних велосипедах ездить и каменный забор вокруг страны достаивать! Спасатели хреновы…»
* * *
Почти две недели пилот, возвращаясь в свою обитель из штаба или с аэродрома, никуда не выходил и не реагировал на звонки в дверь. На душе было настолько скверно, что видеться не хотелось ни с кем. Даже общение с Настей — виновницей переживаний, сейчас не принесло бы облегчения…
Берестов то ложился на диван с книгой, но, глядя сквозь строчки, все равно думал о девушке, то беспрестанно ходил из кухни в комнату, втолковывая и доказывая себе правоту Анастасии.
