— Я возьму крылья. — Предложение Филотее совсем не нравилось, но она уже попалась в сети ухаживания, которое продлится до дня ее смерти.
Вот так Филотея стала владелицей пары черных крылышек с белозолотыми крапинами по краю. Со временем ей полюбился этот чудной и бесполезный подарок, у нее теплело на сердце, и в душе разливалась радость, когда она натыкалась на него, перебирая свою маленькую коллекцию сокровищ.
С тех пор Филотея ассоциировалась у Ибрагима с птицей, и он мысленно называл ее «пташка». Когда они обручились, он без слащавости и стеснения обращался к ней так и при друзьях. Он называл ее этим ласковым именем в те немногие пылкие и запретные мгновения, когда, рискуя репутацией, они оказывались наедине.
12. Доказательство невиновности (1)
Поликсена провела тревожную ночь — вовсю заливались дрозды, да еще стояла полная луна. Моргая воспаленными глазами, женщина беспокойно ворочалась на тюфяке. За час до рассвета ей привиделась мать, но Поликсена не поняла, сон это или призрак, чем и поделилась с подругой:
— Так странно, Айсе, вот она стоит, виду нее такой знакомый: эдак чуточку сгорбилась, седые пряди выбились из-под платка, смотрит по-всегдашнему грустно, а мне спокойно-спокойно. Я спрашиваю: «Мама, это ты?» Она присаживается на край дивана и отвечает: «Кто же еще?» Я говорю: «Мама, столько времени прошло, как ты?», а она: «Земля давит на грудь. Дай мне свету, чтоб я вздохнула». Я лежу, думаю, потом говорю: «Три года всего прошло, ты ведь знаешь, чего народ болтает». А матушка мне: «Я невиновна, и все это поймут, если сделаешь, как я прошу. Моим костям нужно вино». Я ей: «Но, мама…», а она вздыхает: «Даже мое дитя мне не верит». «Нет! Нет! Нет!» — кричу я, а мать говорит: «Подумай, ведь ты сможешь снять траур». «Я буду горевать вечно, — отвечаю, — твоя смерть жжет меня каждодневно. Посмотри, я вся в ожогах». И протягиваю к ней руки. Она снова вздыхает: «Если выполнишь мою просьбу, ожоги залечатся водой». Наконец я говорю: «Я сделаю, как ты просишь». Мать встает: «Когда сделаешь, пошли мне весточку, я хочу знать». «Хорошо, мама, пошлю». А сама думаю: «Поликсена, ты должна все помнить, когда проснешься». Я снова засыпаю, и утром меня будит азан[17], а я все помню и вот рассказываю тебе.
Айсе погладила Поликсену по щеке и притулилась к подруге.
— Не мне об этом судить, — наконец сказала она. — У нас по-другому. Наши покойники не любят, чтобы к ним приставали. Мое дело, конечно, маленькое, но, если хочешь знать мое мнение, надо сделать, как мать просит.
