Ни соли мудрой, ни нагих фактур,
Ни спеси, ни комических ужимок,
Ни истинно трагических натур.
Сенатов, тиранических режимов...
Пусть мало правил мерзкий Башмачок –
Калигула, а слава горьким дымом
Тех затмевает, кто разил порок.
Мир загрязнён флюидами порока,
И плоть Земли очиститься спешит.
И силы Бога и все силы Рока
Помочь спешат ей со своих орбит.
Не избежать времён последних Рима, –
Вселенский, вижу, всех постиг недуг.
Становятся пространства нелюдимы,
Где долго царевал имперский дух...
О Русь моя! Не Рим. Не Атлантида.
Сравненья эти все тебе во вред.
Но Эвридикой не сойди к Аиду,
Жена моя, печаль моя, мой свет!
ПОЛЬСКИЙ САМОЛЁТ
Памяти поляков, летевших в Катынь
В молочном тумане сквозил самолёт
Над тихим предместьем Смоленска.
Его на посадку направил пилот
В порыве отчаянно-дерзком.
Ещё он летел – а уж свечи зажглись
И слёзы роняли из воска,
И жертвы в полёте помиловать Жизнь
Молила у Смерти на польском.
Но кроны деревьев срезая крылом,
Он грудью ударился в землю...
И облачко млечным повисло крестом
Под вспыхнувшим солнцем апреля.
Как след необъявленной вечной войны –
От птицы стальной разлетелись обломки.
Играют в войну у Смоленской стены
Прославленных витязей дети-потомки.
Ни стрел, ни ракет намерений чужих
Дух русского рыцарства здесь не пропустит.
Недаром зовут в лонах далей льняных
Издревле Смоленщину Белою Русью.
Но рушит Москва свой благой третий Рим,
Не верит слезам и над ними глумится.
Смоленск – город-ключ, он щитом перед ним,
Он беден – но честью искуплен сторицей.
Москва-Мессалина не ценит царей,
В нарядных фасадах все фишки тасуя.
Близ Храма Блаженному спит мавзолей,
Как спал у Помпеи безумный Везувий...
Мир тесен и хрупок – нельзя нам, друзья,
Злорадствовать, видя Христовые страсти,
Свою же удачу бездумно дразня,
На долю свою выкликая несчастья.
Чужую беду – панацеей от бед
Своих принимают лишь слабые люди.
Пусть польский кровавый отчаянный след
Всеобщей славянской утратою будет.
Прощай, президент! И на месть не зови.
Шипеть не пристало на русскую землю.
