— Вождь, прошу тебя, не отказывай!
— Я не понимаю твоего упрямства. Ты не должен просить у римского народа того, в чем тебе отказывает закон. Или ты вздумал попрать дедовские устои, — вы- сокомерно спросил он, —вступить на путь насилия?
— Нет, вождь!
— А тогда, — засмеялся он, —не торопись со своей кандидатурой, пока не выступит твоим противником мой двадцатилетний сын (ты его знаешь — способный юно ша!), у которого не выросла еще борода!
— Вождь, ты смеешься, — сдавленным шепотом вы говорил он. — Разве не знаешь, что, когда я ездил по твоему приказанию в Уттику и приносил жертвы богам, га- руспекс предсказал мне великую будущность? То же го- ворил еще раньше и сам Сципион Африканский и Ну- мантийский… По-твоему, я недостоин быть консулом?
— Консульство нужно заслужить… Для этого надо облагородиться… А ты как был батраком, так и остался им — ходишь по лагерю и посвистываешь… Ну, так слу шай. В Уттике ты приносил жертвы, это верно, а еще что делал? Думаешь — не знаю? Ты похвалялся перед купцами, что с половинными силами заключил бы в оковы Югурту… А еще ты болтал своим бабьим языком, что
я — муж тщеславный и добиваюсь власти,, нарочно затягивая войну… Говорил? — с бешенством вскочил он. — Купцы поверили, потому что война подорвала их торговлю… Ты связался со слабоумным Гавдой и обещал ему.
— Вождь! Злоумышленником я никогда не был. А от тебя, консула, слышу бабьи сплетни… Тот, кто наговорил на меня, хотел тебя одурачить. Назови имя негодяя, и я —клянусь богами! — поговорю с ним при помощи меча!
— Лжешь! — сурово сказал Метелл. — Муж, от ко- торого я это слышал, достоин доверия. Гавда, которому ты «обещал тиару Югурты, уттические купцы и иные по донки общества жалуются на меня сенату, осуждают… Ты переписываешься с Меммием и Сатурнином, хочешь воспользоваться временной победой плебса над нобиля ми… после закона Мамилия…
— Вождь, меня оклеветали! Я прошу тебя об одном: отпусти меня в Рим!
— Сейчас не время. Предстоят бои с нумидийцами! — запальчиво крикнул Метелл. — Не раздражай меня, уйди!..
Время шло.
За двенадцать дней до консульских выборов, когда Марий в припадке бешенства заявил Метеллу, что тот не отпускает его, боясь соперничества, полководец, побледнел: он не мог перенести, что этот «homo novus» 1 , как он величал Мария, осмелился думать, что он, Метелл, аристократ, опасается плебея,
— Можешь ехать! — крикнул он. — Пусть не скажет никто, что Квинт Цецилий Метелл задержал тебя из страха или зависти!
