Это был один из богатейших всадников Рима — Муций Помпон; сын его Помпоний и племянник Леторий
погибли во время восстания Гая Гракха, защищая вождя до конца, Веттий неоднократно обращался к дяде за помощью, но скупой старик резко отказывал: «На пиры и развратных девчонок не дам ни асса, а понадобятся деньги на дело — приходи, побеседуем». Однако дела все не было, да и Помпон не поверил бы без поручительства лиц, заслуживающих доверия, и Веттий брал ссуды у знакомых менял, или аргентариев, как их называли, и выдавал долговые обязательства, спокойно проставляя на пергаменте чудовищный процент L и обещая возвратить заем в недалеком будущем.
— У меня сегодня соберется несколько человек, — сказал всадник, входя с Марием в обширный атриум, устланный Attalice vestes — коврами, вышитыми золо том, выработка которых началась при Аттале I. — А вот и дорогой друг Луцилий! — закричал он с веселым сме хом. — Скажи, какие добрые боги вняли моим мольбам и внушили тебе вспомнить обо мне? Э, да вы, кажется, знакомы! — удивился он, видя, как Луцилий пожимает руку Марию. — Тем лучше! Боги способствуют приятным встречам доблестных мужей!..
— Да замолчи! — прервал его Луцилий. — Неужели ты будешь доволен, если я опишу тебя в сатире болтливым амфитрионом, который угощает гостей словесной жвачкой вместо кушаний?
— Пощади! — не то шутливо, не то с испугом взмолился Веттий, воздевая руки. — Я обращусь к Фебу-Аполлону и божественной музе Полимнии с пламенной моль бой, чтобы они на тот раз лишили тебя вдохновения!..
Луцилий, улыбаясь, взял его под руку:
— Все тот же шутник и весельчак! Покидая Трина- крию, я помолился Меркурию, Нептуну и Эолу, и они милостиво сопутствовали мне.
— Расскажи, как живешь в Тринакрии? Спокойно ли там? Много ли написал и кого осмеял? Прочти что-ни- будь, пока соберутся гости…
— Живу хорошо, пишу мало, читаю Гезиода, Гомера, Энния, иногда путешествую по острову. В Тринакрии спокойно, но мне кажется, что боги варваров готовы по могать рабам…
— Что ты говоришь? — вскричал Веттий с заблестев-шими глазами.
— А может, я и ошибаюсь. Вот Марий слушает нас и удивляется: болтуны, бездельники — не так ли? А ведь быть таким храбрым воином и мрачным оптиматопенавистником -
не много ли сразу? Но успокойся, Гай Марий! Сципион Эмилиан ценил и любил тебя, несмотря на то, что ты враг нобилей…
— Ошибаешься, благородный Луцилйй! Эмилиан любил и ценил меня за военные подвиги, — уклончиво ответил Марий и, подумав, прибавил: — Откуда он мог знать о моей ненависти к оптиматам? Да и есть ли она во мне?
