В семь тридцать в кухне появилась Нина Львовна, в длинном шелковом халате, укутанная в черно-алую шаль, причесанная, со слегка подкрашенными губами.
— Кто рано встает, тому, говорят, Бог дает, — то ли пошутила, то ли поддела она.
— Крепкий, долгий сон только у младенцев и дураков, — отозвался он.
— Вас, полагаю, не мучают проблемы взаимоотношений с Америкой? Или судьба академика Сахарова?
— Не мучают, увы…
— Кстати, я случайно, у общих знакомых, встретилась с женой Сахарова, Еленой Боннэр. Умная баба, хищница.
— Поставить чай?
— К Сахарову вы равнодушны. К чаю, впрочем, тоже. Достаньте там, внизу, на полке, кофейник. Гренки хотите? У меня — фирменные, с поджаренным голландским сыром. Не пробовали? Пока наведете мужскую красоту, все будет на столе.
Позавтракав, Нина Львовна принялась просматривать газеты. Минут сорок спустя она без стеснения уведомила его, что к трем часам ждет гостя и, если у Жукровского нет никаких других планов, он может сходить в кино либо посидеть в кафе.
Нина Львовна не только не стремилась в любовницы, но ясно давала понять, что его дальнейшее присутствие обременительно. Обманутый в собственных ожиданиях, злой, промерзший, он вернулся довольно рано — не было еще и восьми. Она предложила ему чаю. Он отказался, но тут же поспешил с поправкой:
— Мне неудобно, Нина Львовна, вас утруждать.
— Ничего, под хорошее настроение я могу быть неплохой хозяйкой, — и тут же, действительно, занялась приготовлениями к чаю, не суетясь, не делая ни одного лишнего движения.
Он заметил не только ее хорошее настроение, но и пустую бутылку из-под болгарского вина, появившуюся в углу кухни. Из холодильника были извлечены продукты, побывавшие недавно на столе, нарезанные, тщательно уложенные на ярких керамических тарелках. Когда он понял, что ревнует эту женщину, ему захотелось взять ее силой, причинить боль, увидеть ее слезы, чтобы затем услышать то, чего он так ждал: не уходи.
— Что это вы эдаким Казановой глядите? — рассмеялась вдруг она.
— Вам кто-нибудь в последнее время говорил, что вы очень интересная женщина?
— Представьте, да. Но комплимент был поизящнее вашего.
— Милая Нина Львовна! Чего вы хотите от поверженного мужчины! Я же открыл вам личные обстоятельства.
— Думаю, вам не составит большого труда переступить через них? И сколько времени вы отпустили себе на раскаяние?
— Понял, каюсь. Завтра же уеду. Простите, мой приезд в Ригу был, конечно, импульсивным. Но сегодня я убедился окончательно: раздумывай я, взвешивай часами, лучше Риги, в моем нынешнем состоянии, нет и быть не может, — он говорил с неподдельным волнением, которое тронуло ее.
