Никос провел ее в открытый дворик под звездным небом. Дождь перестал, вечер был теплый, мягкий свет падал на фонтан и мраморные статуи, застывшие в своих высоких нишах. За столами сидела знать и видные представители высших слоев, одетые в дорогие костюмы, увешанные драгоценностями, лениво обменивающиеся репликами за покрытыми белыми скатертями столиками.
— Что за дело ты имел в виду? — спросила Тристанна, оглядываясь.
Слева от себя она увидела бизнесмена, о котором газеты отзывались только с благоговейными интонациями, справа рок-звезда, известная своими филантропическими деяниями, беседовала с британской светской львицей. Никос бросил на нее взгляд.
— Мое, — просто ответил он.
— В смысле, это твой бизнес? — резко спросила Тристанна. — Или ты намекаешь, что это не мое дело? Такому влиятельному человеку определенно стоит выражаться яснее.
Их взгляды встретились, и по ее телу прошла волна дрожи. Неужели она не может хоть раз нормально отреагировать на его взгляд? Хотя бы сегодня, когда он насильно одел ее, как проститутку, и вывел такую на публику, чтобы убедиться — и убедить пол-Европы, — что она знает свое место? Он смотрел на нее так, словно знал о ней что-то, чего она сама не знала; ей сдавило грудь, пульс участился, и она почувствовала себя так, как будто в этом и была ее цель пребывания с ним, как будто она была его любовницей.
— Хочешь выпить, Тристанна? — мягко спросил он.
— Было бы замечательно, — с трудом выговорила она. — Спасибо.
Она смотрела, как он рассекает толпу в своем идеально сидящем костюме. Как и тогда, на яхте — подумать только, это было всего пару дней назад, — Никос резко выделялся на фоне остальных. Он источал энергию, как другие мужчины — запах парфюма. Он двигался быстро и настороженно, готовый ко всему. Вся его биография читалась в его движениях: он был готов сражаться, и его хорошая физическая форма была его главным оружием. Одних это притягивало, других — отпугивало. Он был, воплощенной мужественностью. Тристанна была уверена, что он знал, для чего нужна каждая его мышца и как с ее помощью добиться своего в любом споре. Казалось почти нечестным, что такая совершенная оболочка вмещала еще и такой острый, быстрый ум. Тристанна не встречала никого, подобного ему, и ей совсем не хотелось восхищаться им еще и из-за этого. И все-таки никакое самое сильное восхищение не могло изменить ее цель. Едва сделав первый шаг к нему, она уже знала, что совершает большую ошибку, но это не остановило ее, а теперь и подавно было слишком поздно.
