Но левая голова сладко посапывала и ничегошеньки уже не слышала.
- Придется и вам подремать, - сказала Баба Яга расстроившимся головам, - делать нечего.
Змей Горыныч вздохнул и отполз за ракитовые кусты, волоча за собой по земле дурную голову.
- Я тут расположусь, - сказал он друзьям убитым голосом. - Надеюсь, я вам не понадоблюсь в течение этих трех дней?
И Змей Горыныч, закрыв остальные четыре глаза, погрузился в воспоминания, похожие на дивный сон.
Глава тридцать седьмая
Когда невидимый и неслышимый Калина Калиныч проник в палатку Опилкина, то он застал хозяина сидящим за походным столиком со счетами в рках.
- Строгий выговор за самовольную поездку в Муромскую Чащу - раз! - И Григорий Созонович отодвинул одну костяшку вправо.
- Лишат премии за июнь - два! - И вторая костяшка присоединилась к первой.
- За поломку машины и трату горючего еще один выговор - три! - Палец отбросил вправо третью костяшку.
- Когда вернусь в город, Березко скажет: "Ай-яй-яй, Опилкин!" - итого четыре!
Григорий Созонович хотел откинуть четвертую костяшку, но не успел. Он вдруг увидел на столе, неизвестно откуда взявшийся одуванчик.
"Готов поклясться, что его здесь не было!" - подумал взволнованно Опилкин и поднял голову вверх, словно надеясь увидеть в палатке дыру, сквозь которую и свалился сюда загадочный цветок. Но дыры не было, да и не падают одуванчики с неба... Григорий Созонович опустил голову и уставился на таинственную находку. Одуванчик был свеж и красив, ни одна его пушинка еще не успела сорваться и улететь с безжалостным разлучником-ветром прочь, и каждая из них излучала сейчас легкий, чуть-чуть дурманящий аромат.
Рука Опилкина сама по себе потянулась к цветку и взяла его. "Обычно одуванчики не пахнут, - подумал Григорий Созонович, поднося золотистый шарик к носу, - а этот пахнет..."
Опилкин хотел разобраться получше, чем пахнет странный цветок, но не успел. Перед его глазами вдруг поплыл легкий, золотистый, как одуванчик, туман, и бригадирская голова улеглась рядом со счетами.
- Так-то лучше будет... - прошептал Калина Калиныч, подкладывая под щеку Опилкина небольшую подушку. Потрогал счеты и, сам не зная зачем он это делает, откинул вправо еще одну костяшку. После чего тихо и незаметно, также как и появился, исчез, оставив Григория Созоновича в объятиях Морфея.
Глава тридцать восьмая
Удар, который нанес по своему дедушке Степочка, засветив пленку с уникальными кадрами, был сильным и болезненным. Но Георгий Александрович Жмуркин не сдался. Придя в себя после обморока, он кинулся звонить по телефону Аяксу Гермогеновичу. На его счастье друг находился дома, и взволнованный Жмуркин тут же излил ему свои горести и страдания.
