Внизу всё было по-прежнему. Или почти все.
Ручей в вымоине разлился, широкая полоса земли вдоль его русла разбухла, напиталась влагой, превратившись в болотце. В тоннеле, ведущем к вентиляционной, стояла жуткая вонь. Не трупы, не жратва, не обычная грязь человеческая… Не поймешь. На двери вентиляционной намалеван красным разорванный надвое схематичный человечек. А из-за двери доносились громкие звуки радио: Валентина Толкунова пела «Поговори со мною, мама».
Всё, всё… да не всё.
Противоположная сторона тоннеля, через которую проходил в прошлый раз Хорь, оказалась наглухо забутована. Цементный «язык» забутовки брал начало с разбросанного по полу битого кирпича и полого поднимался вверх, через четыре метра наглухо упираясь в подпертое двутавровыми балками перекрытие.
Где-то за этим «языком» остался заброшенный секретный узел: пустые сторожевые ниши с колченогими стульями и истлевшей «Памяткой постового», подписанной в далеком 1956 году неизвестным подполковником Караваевым, остатки пульта правительственной связи, тяжелые телефонные аппараты, санузел, через который Хорь в свое время переполз на нижний уровень со стальными бункерами стратегического недостроя, и незапомнившаяся Лешему, но, несомненно, существующая дорога под Кремль. Сейчас зацементированный коридор был похож на глотку мафиози, убитого за болтливость.
— Ничего себе! — сказал Хорь.
— Ничего себе! — сказал Леший.
— Ну, и зачем вы меня сюда привели? — сказал Бруно.
Только Миша ничего не сказал, а полез в свой рюкзак и извлек плоский прямоугольный прибор с ручкой и раструбом-объективом, похожий на любительскую кинокамеру семидесятых годов.
Хорь поднялся по «языку», насколько было возможно, затем достал молоток с острым бойком и несколько раз тюкнул в забутовку. Оттуда с искрой и сухим щелчком отлетел маленький осколок. Леший ловко поймал его в свою огромную ручищу, посмотрел, подбросил в ладони и сказал:
— Они мусор со строительным раствором смешали. — Леший плюнул в сторону двери с разорванным человечком. Теперь из-за нее неслись «Яблоки на снегу». — Бдительные радиослушатели!
— Ничего, развалим! — процедил Хорь и принялся остервенело долбить замуровку. — Первый раз, что ли…
— Толщина четыре метра, плотность семьдесят два процента, объем около четырех тонн, — сообщил Миша, глядя на светящийся экранчик «кинокамеры». — Надо сверлить шпуры и закладывать взрывчатку, иначе никак…
— Что это?! — изумленно спросил маловпечатлительный обычно Хорь и повернулся к Лешему. — Ни фига себе! Ты когда-нибудь видал такую штуку?
