«Вот тебе и чашка горького чаю со Светой в парке Юэсю, — подумал Катранов. — Вот тебе и массажи в гостинице… Похоже, это меня отмассажировали…»
Он прямиком отправился к майору Луценко, который обеспечивал жизнедеятельность рабочей группы, отвечая за авиабилеты, визы, проживание и питание. В кабинете майора стоял густой горячий запах озона — работал принтер, распечатывая документацию по командированным.
— Дайте последний утвержденный список группы, — сказал Катранов.
Луценко, всегда точный и аккуратный, как калькулятор, вдруг начал беспомощно рыться в бумагах, словно Катранов спросил его о каком-нибудь прошлогоднем счете-фактуре на зимнее обмундирование. Долго рылся. Катранов терпеливо ждал. Наконец дождался.
— Вот, товарищ полковник… Это из сегодняшнего приказа.
Майор был явно растерян. Катранов отвернулся, пробежал глазами список: так и есть, все на месте, отсутствует только его фамилия.
— Почему эти трое выделены маркером? — Он ткнул ногтем в отмеченные желтым цветом фамилии.
— Они… Мы, то есть… Мы втроем вылетаем сегодня вечером, — ответил Луценко. — Подготовим все к приезду остальных.
«С-сволочи!»
— Когда вылетает основная группа?
— Послезавтра…
Катранов швырнул список на стол и вышел. Он больше не мог здесь находиться.
«Похоже, у меня неприятности, Света. Я ничего не понимаю. Приезжай. Ты мне нужна».
Но у Светы занято. А потом — «абонент недоступен». Она выключила телефон.
Зато Ира оказалась дома. Ирон, Иришечка, Ирка-Икорка. На голове старая косынка, руки в резиновых перчатках, шебуршит, старается, драит антигрибковой мастикой итальянскую плитку в кухне. Катранов взглянул на эту картину как бы издалека, чужими глазами, и у него мелькнула отчетливая мысль, что человеку, спящему под одним одеялом с этой тучной бабой, естественно, никогда не стать генералом. Что в этом есть какая-то предопределенность.
— Так рано? — Она даже не удивилась, а просто приняла к сведению. Сняла перчатки, поставила греться борщ. Вывернутые наизнанку резиновые пальцы блестят от пота.
Делится:
— Купила сегодня купальник в «Манеже». Решила: да сколько той жизни, для русских на Южно-Китайском побережье и ноябрь сезон, верно? Взяла раздельный, скандальный такой фасонец… Написано — модель «Кофе», спрашиваю: почему? Он же синий. А продавщица мне: у лифчика — кофейные чашки. Представляешь? Мне говорили, что это Светки Мигуновой бутик. Да-да! Ты думаешь, на какие шиши она так разодета?
Катранов молча проглотил две ложки борща, отодвинул тарелку, встал и взял из холодильника бутылку водки. Ира, рассказывая, поворачивалась вслед за ним, как антенна наведения. Водка ухнула в желудок — без вкуса и запаха. Катранов поставил рюмку на место, пошел из кухни прочь. Споткнулся о разлегшегося поперек коридора Бориса, выругался. Сел в гостиной на диван.
