Граф Людовик-Александр — Андро Ланжерон де Сэсси, маркиз де ля Косс, барон Куиньи родился в Париже 13-го января 1763-го года. Первые годы своей пестрой, калейдоскопической жизни он тихо и спокойно провел в фамильном замке Ланжерон (точнее это был замчик, если иметь в виду его довольно миниатюрные размеры), расположенном в Бургундии, в краю вина и горчицы.
В 1779 году Ланжерон поступил подпоручиком в гвардейский пехотный полк, которым командовал брат его матери граф Роже де Дам, кутила, весельчак, но вместе с тем человек поистине бесстрашной храбрости.
Другой его дядюшка (впоследствии герцог де Дам) так же был отчаянный храбрец, но в нем начисто отсутствовали легкомыслие и авантюрность, столь преобладавшие в единоутробном его брате.
Но совершенно общей у графов де Дам была страстная любовь к бургундской горчице, да еще к своей ласковой сестрице, гостеприимной хозяйке миниатюрного Ланжерона. И абсолютно в равной мере они обожали своего племянника, ласково называя его «бесенок».
Граф Роже де Дам был лихой вояка (шпага слушалась его просто магически) и не менее лихой повеса. О его весьма бурных похождениях долгие годы с большим энтузиазмом судачили в Ланжероне — и не только в замке, но и в прилегавшей к нему деревеньке. В ней было не менее двадцати домишек, таких же полуразваленных и, кажется, готовых рассыпаться от сильного дуновения ветра, как и сам — с позволения сказать — замок.
В деревне знали полковника де Дама более чем хорошо: кажется, не было ни одной ланжероновской девицы, которой удалось увернуться от его бешеных ласк. Не раз по вечерам он подмигивал своему юному племяннику, всегда смотревшему ему в рот, и весело кричал: «Шевалье, вперед на штурм Ланжерона».
Он хватал Александра за руку, и они мчались через лужайку и лесок, улюлюкая и гогоча, подпрыгивая и еще успевая что-то напевать.
В деревне при этом раздавался сплошной металлический лязг — испуганные мамаши двери своих домишек спешно закрывали на щеколды. Они понимали, что толку от этого почти никакого, но щеколды всегда хлопали громко и весьма исправно. Видимо, это был своего рода ритуал, отступить от исполнения которого для ланжероновских мамаш было очень сложно, практически невозможно.
