В мастерской Николай сразу уселся рисовать, пока не забыл. Но зря боялся, на память ему не приходилось жаловаться, при желании мог восстановить пейзаж или сценку, виденную несколько лет назад. Для Любы было слишком солнечно, хоть лучи и не пробирались в мастерскую, но рассеянного света давали в изобилии. Раньше пяти вечера нечего ждать ее. Оно и лучше, как раз успеет поработать, будет, чем похвастаться. Люба жаловалась, что скучает по двору, по улице, вот и посмотрит, как начинается весна. Познакомится с соседями. Хотя полуобнаженная натура может ей не понравится, Любаша никак не расстанется с чопорностью своего времени.
Люба явилась ровно в пять. Николай как раз закончил картинку и сидел на кушетке со стаканом чая, заваренного так крепко, что после него оставались коричневые разводы на стенках кружки. Люба явилась из коридора, как обычная гостья, пришедшая с улицы. Глаза ее были красны, лицо, веки опухли, волосы растрепаны более обыкновенного. Ко всему, она еще стонала и ломала руки, ее появление носило отчетливый театральный вкус, рыдающее привидение — это классика. Николай испытал приступ знакомого острого раздражения, свой дурной знак. Очередная любовь или привязанность давали трещину. Но, какая любовь с привидением. Требовалось спрашивать, что стряслось, утешать, урезонивать, заниматься обременительными капризами. Не проще ли перехватить инициативу и устроить собственное сольное выступление. Но Люба прекратила кривляться и просто сказала:
— Катя маленькая умерла сегодня утром.
Возразить на это было нечего. Чай кончился. Вечер начинался. Хотелось домой. Любаша стояла, стояла в дверном проеме и спросила без всякой связи с предыдущим:
— Кого вы рисовали сегодня?
Именно что «кого», а не «что», хотя заниматься портретами Николай не любил, предпочитал пейзажи или жанровые сценки. Поскольку Люба не требовала утешения и сама сменила тему, раздражение мгновенно улеглось. Николай решил, что показалось. С раздражением-то. С готовностью вскочил и направился в большую комнату — хвастаться.
— Смотри, Любаша, как богато накрасил! Это, между прочим, наши соседи из дворницкой. Бомжиха Олька и ее подруга из другого двора.
Люба разглядывала картинку с большим вниманием, щурясь, отходя на полшага, и ничего не говорила при этом. Николай занервничал, не может быть, чтобы не получилось, картинка была явной удачей, он хорошо это чувствовал, да что чувствовал, — знал. Ему уж неважно было, привидение Любаша или живой критик, ему требовалось немедленное подтверждение удачи и все. Но Люба сказала, совсем ни к месту:
