— Так, Петр Александрович, — произнесла Катерина ледяным тоном. — Мы уже на «вы» перешли. Что же, вы всерьез полагаете, что обед — это непозволительная роскошь, развлечение одно? Это дома-то! Да, хоть бы и в ресторане. Поедем, Сережа, к Мильберту, как ты хотел. Шампанское лакать. А за отца моего, Петр Александрович, не волнуйтесь, с отцом я как-нибудь без вас разберусь, не ваше это дело.
— Петр, какая муха тебя укусила? Сегодня вторник, забыл, что ли? Мы же по вторникам и субботам Данилыча с бригадой отпускаем, с самого начала уговор был. Нам пока не под силу работников каждый день держать. Объемы пока не те. Еще несколько таких сделок, как сегодня, и можно будет на полную рабочую неделю переходить. Да, и зря ты за старика решаешь, не подведет Павел Андреевич, не потребует деньги из дела вынимать. С чего раздражаешься?
Катя услышала слово «вторник» и помертвела. Как могла забыть? Любаша там, над мастерской, в маленькой комнатке со своим Самсоновым амурничает, а тут Петя является — здравствуйте, пожалуйста! Ох, нескладно как! Главное, не пустить Петю в мастерскую, а доругаться с ним — время терпит, завтра доругается. Ну, тогда уж, держись, Петр Александрович! Вот они, приметы, ну как тут не поверишь. Катя утром уронила чайную чашку из нового сервиза, на неделе купленного, все чашки в форме цветка лотоса, синие с золотом, красоты неземной. Летит чашка на пол, а у Кати в груди закололо от огорчения, жаль до невозможности, долго-долго летела чашка, упала, покатилась и не разбилась. Катя обрадовалась, запрыгала, в ладоши захлопала, а Соня и скажи: — Плохая примета, Катерина Павловна. Посуда на счастье бьется. Коли не разбилась, дурное что-то случится, не иначе. Тьфу на тебя, Соня, сглазила.
— Петя, Сережа! — Катя спрятала руки за спину, чтоб не видели, как она пальцы ломает от злости. — Неужели мы ругаемся! Мы с ума сошли, да? Я все придумала! Завтра с утра едем в мастерскую все вместе. А сегодня обедаем у нас дома, и прикинем сообща, не можем ли Астафьева в заказчики взять. Я берусь переговорить неофициально, разведать, как у него с поставщиками сукна дело обстоит.
— Катерина, но мы даже не знакомы с Астафьевым. Это же, какого масштаба промышленник! Полагаешь, можно так запросто… Хотя… И где ему представиться? Если в клубе… — Колчин задумался.
Гущин, все еще надутый, напыжившийся и с брезгливо оттопыренной нижней губой, с интересом взглянул на молодую хозяйку. Новенькая обстановка уже не казалась ему отвратительно самодовольной, и фикусы не кричали о пошлости и мелком семейном счастье.
