— А почему вы везли сами все деньги? Почему не было охраны? Почему брат Вероники с вами не поехал?
— Охрану я себе не держу, — с гордостью сообщил Звонарев. — Я и сам если угощу по рылу — мало не будет! Олежка спешил в больницу к сыну. Ему операцию аппендицита делали. Я взял деньги его и поехал в офис, в сейф класть.
Вряд ли он темнил. Такие люди, самодовольные до последней степени, часто не замечают, как ситуация выходит из под контроля и оборачивается открытой угрозой. Звонарев даже думать не стал на тему безопасности и подстраховки.
— Так, — кивнул Седов, подтверждая собственные выводы, и задал давно тревоживший его вопрос: — А вам не показалось, что вас просто подставили?
От возмущения подобным предположением глаза Звонарева вылезли из орбит.
— Меня? — Щеки толстяка мелко затряслись от гнева. — Это меня-то подставили? Да я за свою жизнь тысячу подстав на чистую воду вывел! Кто только не угрожал мне! Мужики с пистолетами меня на бабки трясли, а я им показал кто здесь крутой! Все удирали, хвосты позадирав! Ты что, совсем охренел: такое про меня несешь?!
Он еще злился, пыхтел, тужился выразить свое негодование и презрение, начиная безмерно надоедать Седову, вызывая тягучую алкоголическую жажду, скуку и желание бросить все на хрен и смыться куда подальше, где наливают. Едва переборов настойчивый позыв к зевоте, Паша смастерил на лице вежливость и уточнил:
— Но деньги вы теперь Веронике выплачиваете?
Перестав кипеть, Звонарев с достоинством ответил, как рублем одарил:
— Не Веронике, а ее брату. Кабы они полезли бы на меня наезжать, да требовать — ни в жизнь бы не стал деньги те возмещать. А Олежка парень неплохой, простой такой, свойский. Пришли они с Вероникой сюда, в больницу, а он чуть не плачет! Говорит, трое детей у него, ни жилья, ни работы — ничего! С другой стороны, деньги и в самом деле у меня пропали. Люди мне доверились, а я вот погорел… Старый мой «Поршик», дряхленький! Сколько я его не вылизывал, а старая машина есть старая. Прямо вот за рынком Семеновским хотел я свернуть на объездную, а тут… А когда в кювет скатился, да об дуб шарахнулся — вырубился надолго и за деньгами приглядывать не мог. Кто-то умный смародерничал! Деньги вытащил, а меня подыхать бросил. И нашел бы я его — яйца бы на морду натянул. Не повезло, так не повезло. Эх! — Звонарев тяжко вздохнул, но печалиться долго было не в его характере. Через секунду его бородавчатое лицо снова приняло обычное самодовольное выражение. — Я Олежку пожалел: думаю — там, в Лугановске, прижали парня, здесь деньги пропали, а семью кормить надо, жить надо как-то. Да и он чуть не в ногах валялся, просил, чтоб я помог. Согласился на мой мебельный цех и сто тысяч баксов. А мой цех-то, — толстяк со снисходительным презрением к «простаку Олежке» растянул губы, — и на девяносто тысяч баксов не тянет! Чего там! Оборудование древнее, помещение я у мебельной фабрики арендую. Там главное — закупить древесину хорошую, обивку, поролон и чтоб мастера постарались. Да выгодные места на рынке забить — вот и пойдут барыши. Но я его обижать не стал, торговые точки тоже отдал. Я чем-нибудь другим займусь. Уж я-то не пропаду!
