— А самое смешное, — говорила девушка, давясь от смеха, — что у него в плавках была мыльница, как у спортсменов! Я кусь — кусь, а зубами ухватить не могу! Но меня все равно из клуба-то поперли…
Она рассмеялась, широко открывая рот и показывая белые зубки с треугольными неровными клычками, придававшими ее веселому оскалу немного опасный вид. Опасный, но сексуальный. Паша засмотрелся на эти клычки и на розовое горлышко и влажный живой язычок. Внезапно девушка дернулась, перестав смеяться. Смех так быстро сменился страхом, что показалось, будто в эпизоде вырезали несколько кадров.
— Ты чего? — спросил он.
— А… показалось…
Она снова улыбалась, прикрывая напряжение наигранным весельем.
Дальше Паша, испытывая туманное возбуждающее притяжение, стал травить скабрезные анекдоты, тайно размышляя как бы затащить новую приятельницу в свою постель…
Похоже, ему это удалось, поскольку она сидела на кресле в его комнате. И не удалось, поскольку он проснулся один на диване, одетый притом.
— Можно мне воспользоваться вашим душем? — церемонно спросила узкоглазая с перепою красавица.
— Да, конечно, — Павел потоптался в дверях, пропуская ее в коридор. Когда гостья закрыла за собой дверь ванной, опомнился: — Постойте! Полотенце!
Опохмел пришлось отложить. Надо бы поскорее выпроводить ее отсюда! Вот напоить кофе и выпроводить. Без кофе неудобно. Проходя мимо зеркала в прихожей, Паша увидел в нем себя, еще слегка раскосого, и усмехнулся:
— Доброе утро, Китай!
Славяна Владимировна Ожегова всегда любила воскресенья. В годы ее молодости воскресные спектакли собирали аншлаги. Славяна сердцем помнила эти воскресные спектакли: особое настроение — чуть более торжественное, чуть более легкое, чем в будни. Ей часто снились сны, когда она стоит в свете рампы, а за световым полупрозрачным, но таким плотным, занавесом — лица! Они смотрят на нее с восторгом, с обожанием, иногда даже со страстью. И страсть эта в раной степени относится и к Славяне Ожеговой и к ее Джульетте, ее Катерине, ее Тане, ко всем созданным ею образам, всегда разным, но вечно, бесконечно, талантливо женственным, обаятельным, сильным и живым.
Старая актриса прекрасно сознавала, что ее давно забыли, а перед этим еще и записали в неудачницы! Что же, такова жизнь. В свое время Славяне надо было всеми правдами и неправдами оставаться в столице. Ей, восемнадцатилетней дурочке, предлагали небольшие роли на московских подмостках, но Артур, химик по образованию, был командирован работать на новый химический завод в Гродине. Славяна представить себе не могла разлуку с любимым мужем. Она отказалась от ролей, поругалась с мамой и поехала декабристкой в глушь.
