Потом, когда подрасту, я найду ответ. Примерно такой: чей кулак крепче, того и дом выше...
С минарета мечети донесся азан1 муэдзина. И праздничный дух снова вернулся ко мне. Святой день пришел сегодня на землю. Все дома высоки, все люди равны. Где-то близко-близко, может, за Зеленой Горой, овцы и волки вместе, одним стадом ходят. Пасет стадо маленький пастушок. Мальчик этот в резиновых калошах, в бархатной тюбетейке, в красных штанах и в синей рубахе. То овца подойдет к нему и оближет руку, то волк.
'Азан - призыв на молитву
Я, как замечтаюсь, все не свете забываю - такая уж привычка. Вот и сейчас... Вдруг кто-то ткнул меня в печенку. Я вздрогнул. Рядом стоит Ибрай и ухмыляется.
- Слышал, что Хамитьян про тебя говорит? - и сладко посочувствовал: - Ай-ай-ай!
- Нет, не слышал, - сразу встревожился я.
- Да все твердит: Пупок да Пупок.
Я вспыхнул. Хамитьян своей длинной, как огурец, головой покачал:
- Не говорил я, биллахи, не говорил. Ибрай уже Хамитьяну нашептывает:
- Видишь, губы у него шевелятся? Это он тихонько, чтобы ты не слышал, шепчет про себя: "Огуречная Голова! Огуречная Голова!"
Я, чуть не со слезами в голосе, говорю:
- Хлебом, солнцем клянусь - не говорил! Хамитьян ведь сирота, а сироту в курбан-байрам обижать грех.
- Хе, ему-то на курбан-байрам наплевать... Вон в кадыке у него булькает. Это он Пупка про себя повторяет.
Кадык у Хамитьяна и вправду булькает и перекатывается. Нет, это неспроста. Вполне станется, что меня потихоньку обзывает. Ишь, тихоня... В этой вислоухой огуречной голове всякие, наверное, подлые мысли роятся. Ком злости подкатил к горлу. Перехватило дыхание. На кончике языка Хамитьяново прозвище висит и жжется. Оно как росинка на листочке травы, вот-вот упадет. Не удержал, упало:
- Ты кадык-то свой утихомирь, Огуречная Голова!
- А ты моего кадыка не касайся. Ты лучше свой пуп знай.
Вот уж такого-то я никак не ожидал.
- Смотри, чтоб я твою огуречную голову не обстругал!
- Ткну в пуп - брюхо лопнет.
- Не стращай, Огуречная Голова!
- Ох, напугал! Пуп-пок!
- Огурец! Огурец!
- Пупок! Пупок! Пупок!
Тут мальчишки, медленно стянувшись в круг, обступили нас.
- Давай! Давай! Ваша сила, мой запал! - принялся науськивать Ибрай.
Нас уже можно было и не стравливать. Кулаки сжаты, зубы стиснуты.
Я первым налетел на Хамитьяна. Он отпрыгнул и со словами "Не жди спуска, твоя бражка - моя закуска!" пнул меня в живот. Я зажался и согнулся. Но тут же, собрав дыхание, врезал вражине по носу. Брызнула кровь. При виде крови я растерялся. Хамитьян же совсем разъярился.
