Старики молча вышли исполнять приказания Мироныча, а он, разгоряченный и увлеченный лекарским делом, продолжал ворчать:
— Остолбенели, что ли? Человек при смерти, а они скорбят — нет бы делом заниматься, язва их побери. Ишь, век доживают, а как человека на ноги поставить — не ведают.
Он размотал тряпку с баночки, все той же заветной баночки, в которой хранил чудодейственную «мумию».
— Эту вот штучку не каждому доводится иметь, — повертел он на свету баночку и с каким-то особым удовольствием втянул терпкий запах лекарства. — Только я, дед Зайцев, на всю округу имею это чудо, нету его ни у кого более. Каких ран только не залечивал, бывало... Сперва не верили, шаромыжником называли, а теперь как нужда, так ко мне с мольбой: исцели, Мироныч.
Его добрые глаза вдруг заискрились радостной уверенностью человека, сделавшего добро людям, знающего себе цену, сознающего, что может помочь человеку, оказавшемуся в беде.
— А ты знаешь, паря, как я нашел эту мумию? Раз бродил с ружьишком в тайге под Курулей, подошел к высоким скалам, поглядел вверх: а над скалами в небе дерутся два орла, аж перья летят. Долго я наблюдал эту баталию. Один орел упал камнем на скалу, а другой улетел прочь. Вдруг вижу: тот, что упал, стал чего-то копошиться. Я подобрался ближе, присмотрелся, а он клювом что-то сдирает со скалы и мажет себе разодранную грудь. Тогда я смекнул, для чего он это делает — залечивает раны. Я кое-как взобрался на скалу, наскреб вот этой штуки. Когда слезал со скалы, то разодрал руку и тут же смазал. Через пару ден от раны след простыл. А потом людей лечил. Один мужик из политических сказал, что эту штучку ученые лекари знают — мумией зовется она.
— Верю тебе, деда, очень верю, и надеюсь, что Тасю ты вылечишь, — искренне сказал я.
В тот же день я уехал, так и не дождавшись, когда Тася придет в себя. А потом я завертелся в круговороте повседневных дел и вспоминал о ней только по вечерам, когда оставался наедине с собою. Я не знал, что с ней, как идет ее выздоровление и томился от неизвестности. Несколько раз я пытался отпроситься у начальника съездить в Ушумун, но мне не разрешали: дела, дескать, и все тут.
Однажды я не вытерпел и напустился на Дюкова:
— Вы что же, Андрей Федорович, разбрасываетесь своими работниками? Неужели вас не интересует судьба подчиненных?
— Как разбрасываюсь? — недоуменно спросил он. — Что-то я тебя, Федор, не пойму.
— А так разбрасываетесь! Тасю... то есть Воронову, бросили, забыли про раненого человека! А может, она сейчас, как никогда, нуждается в заботе.
